— Нет, что-то общее есть…

— Ах, Саша, тебе показалось — потому что я сейчас вся в черном!

— Так, что это за картина? — с удивлением переспросил он. — Очень сильная вещь — судя по всему, ее рисовал мастер.

— Это Дуся Померанцева, — устало сказала я.

— О господи! Откуда? Ты… впрочем, тогда все понятно, и нет ничего удивительного в том, что вы с ней похожи! — На лице Саши отразилось волнение. — Да-да, старая история, которая касалась наших семей… Знаешь, кажется, она начинает захватывать и меня. Бледный ангел, который прячется за шкафом…

— Саша! — Мне совсем не хотелось говорить об этом. Только что я похоронила свою сестру, и декадентская лирика сейчас мало волновала меня, хотя раньше я не могла без нее существовать.

— Что, Лиза? — Он выглядел растерянным и ошеломленным.

— Не надо…

Он подошел ко мне и обнял меня.

— Ладно, не буду. Лиза… Как же я тебя люблю, Лиза.

— Сестра моя умерла, а ты о любви… Нет, Саша, замолчи.

— Хорошо. Я дождусь того дня, когда мы сможем поговорить с тобой об этом. О том, как ты дорога мне…

* * *

Мне иногда казалось, что жизнь в нашем Филологическом институте не замирает ни на мгновение. Даже в те дни, когда нет занятий по причине календарных праздников, выходных или каникул. Всегда светится какое-нибудь окно, или кто-то сидит в пустом читальном зале, перелистывая толстый фолиант, или не сдавший зачет разгильдяй бродит по коридорам с тоскливым и жалобным лицом, выискивая преподавателя…

Вот и сегодня, несмотря на то что был воскресный день и одновременно праздник, дверь в альма-матер была распахнута. Сонный охранник у входа кивнул мне из-за стеклянной перегородки.

Викентия не было, поэтому по коридорам носилась Аглая с гирляндами разноцветных шаров, а за ней — лаборантка Вика со стопкой самодельных плакатов.

— Здравствуйте, Елизавета Аркадьевна! — вынырнул из-за угла Ковальчук. — Христос воскрес.

— Воистину… — рассеянно ответила я, намереваясь догнать Аглаю.

— Э-э, нет, так нельзя! — решительно запротестовал он. — А лобызаться?

— Ковальчук, я на тебя напишу докладную! — из дальнего конца коридора заорала Аглая. — Бесстыдник!

— Что ж, все должно быть по правилам, — неожиданно согласилась я, глядя в синие глаза студента. — С праздником, Ковальчук…

И мы троекратно расцеловались.

В кабинете Викентия царил полный разгром. Не знаю, кому в голову пришла эта дикая идея, но со всего института принесли бюсты известных деятелей искусства: Толстого, Горького, Гомера, Маяковского — и расставили вдоль стены, под плакатом «Поздравляем любимого ректора с юбилеем!».

Это был единственный день, когда Викентий отсутствовал, и мы не преминули этим воспользоваться.

— Вот придет он завтра и обалдеет… — мечтательно сказала Аглая, оглядывая кабинет. — Наверное, думает, что мы забыли. А мы ничего не забыли! Так, Ковальчук, двигай этот шкаф на место — только осторожнее, Толстого не свали…

— А что символизируют классики? — робко спросила тоненькая Вика, заливаясь краской. — Не очень понятно…

— Все даже очень понятно! — возмутилась Аглая. — Это значит, что они тоже пришли поздравить Викентия. Ведь он, можно сказать, повелевает всеми ими, как руководитель Филологического института.

— Грандиозно! — с натугой воскликнул Ковальчук, двигая шкаф.

— Так, Лизочка, а ты прикрепи эти плакаты в предбаннике, чтобы, значит, Викентий сразу прочувствовал, как мы его любим… — командовала Аглая.

— Как-то страшно здесь хозяйничать… — поежилась я, разглядывая плакаты. — А ну как Викентий разозлится, что мы к нему ворвались и все переставили?

— Ничего подобного! Уж я-то его знаю…

Ковальчук куда-то ушел и через двадцать минут вернулся с бюстом Карла Маркса.

— Вот… Уф! — с гордостью произнес он, ставя Маркса в один ряд с классиками литературы. — Чтобы, значит, до кучи. В подвале стоял, за сломанными стульями.

— Это кто? — с любопытством спросила Вика. — Я что-то такого писателя не помню… А, наверное, Максимилиан Волошин! Как же я сразу не узнала…

— Ковальчук, ты спятил! — От возмущения у Аглаи даже очки свалились с носа, но она успела их вовремя поймать рукой. — Кого ты нам принес?!

— Как — кого? — обиделся Ковальчук. — Бюст!

— Так это ж Карл Маркс! Его специально в подвале спрятали…

— Зато какая борода! — с восхищением произнес Ковальчук. — Любо-дорого… Давайте Горького, Гомера и Маяковского поставим в центре, а по бокам Толстого и Маркса — они бородатые, чтобы получилось симметрично. Точно! А в самой середине — Маяковского, потому что он лысый. Миром правит гармония…

— Нет, это невозможно! — всплеснула руками Аглая. — Писателей расставим по старшинству — Гомер, Толстой, Горький и Маяковский… А Маркса неси обратно в подвал.

Мы возились довольно долго, украшая кабинет Викентия и небольшой коридор перед ним, так что на некоторое время я сумела забыть обо всем, и мне было даже весело… Нет, не весело, но как-то интересно заниматься этой чепухой.

— Ты куда потом? — спросила Аглая, поправляя портьеры. — Поехали к нам…

— Нет, не могу, — сказала я. — За мной Саша заедет через час. Поедем… мы поедем к папе и Вере. Господи, ведь уже почти двадцать дней прошло!

— Прости, Лизочка, я не хотела… — умоляюще потянулась ко мне Аглая. — Я не должна была напоминать тебе.

— Нет, ничего. Я уже почти успокоилась, даже не плачу, как раньше.

— Не плачешь! А вон слезы в глазах!

Она очень переживала за меня.

— Ничего, ничего…

— Ковальчук с охранником на ступеньках перед входом курят. — В кабинет вошла Вика.

— Вот бездельник! — возмутилась Аглая. — Мы его специально пригласили, чтобы помогал, а он… Лиза, сходи позови его! Нам еще люстру надо украсить, нужна стремянка…

— Хорошо, — сказала я.

Но вместо того чтобы позвать нерадивого студента, я свернула направо, совсем в другую сторону, прошла мимо пустых закрытых аудиторий на первом этаже, мимо деканата, на двери которого висели грозные объявления с призывами посещать все лекции по древним цивилизациям и античной истории, и спустилась по ступенькам вниз.

Там, под лестницей, был небольшой закуток… В окно сверху падал солнечный свет и были видны ноги прохожих, которые шли мимо, по тротуару.

«Вера… неужели тебя больше нет?» — подумала я, прислонясь к теплой батарее под окном. Закрыла глаза, попыталась представить ее.

Она была в солнечном луче, льющемся сверху, стояла рядом со мной в этом темном пыльном закутке и ласково провела рукой по моим волосам…