Создавалось впечатление, что Рузвельт не готовился к этим беседам, что они были спонтанными. Это не так. Сам новый жанр обращения к населению был изобретением президента и его «мозгового треста». Текст готовился заранее, внимательно вычитывался и исправлялся, после чего иногда появлялся совершенно новый вариант Рузвельт репетировал выступление, сидя перед записывающим устройством, чтобы затем послушать, как оно звучало. На подготовку каждого выступления уходила примерно неделя. Между прочим, оказалось, что при спокойном темпе в речи президента слышался легкий, но не очень приятный свистящий звук. Пришлось проверить челюсти. Оказалось, что причиной была щель между передними зубами, которую стоматологи легко устранили.

Рузвельт был прав — люди ему поверили. Ильф и Петров писали о впечатлении, произведенном этими беседами на многих рядовых американцев: те сочли, что Рузвельт — очень хороший человек и заботится о бедных людях. Они слышали от жителей глубинки: «Рузвельт вежливо отберет миллиарды, а богачи с кроткими улыбками эти миллиарды отдадут». Миллионы американцев, продолжали авторы «Одноэтажной Америки», находятся во власти таких детских идей.

На четыре дня экономическая жизнь страны замерла. Шли бурные дискуссии: что делать дальше, как поступить с банками, с финансами, с бумажными деньгами. Сенатор-прогрессист Роберт Лафоллет вновь призвал Рузвельта создать подлинно национальную, то есть фактически государственную финансово-банковскую систему Руководители корпораций резко выступали против этого, но позитивных решений не предлагали. Некоторые считали, что бумажные деньги следует вообще изъять из обращения, заменив их купонами, подобными тем, которые выдавали горнодобывающие компании своим работникам в местностях, где не было банков.

В конце концов команда Рузвельта пришла к решению открыть в каждом штате несколько банков, чьи операции должны были гарантироваться государством — фактически всем внутренним продуктом Америки и ее природными ресурсами.

Одновременно были обнародованы шокирующие данные о злоупотреблениях в банковской сфере, манипуляциях с ценными бумагами, уклонении от уплаты налогов, «займах» финансовым чиновникам, за которыми скрывалась коррупция, и т. п. Разумеется, все эти сведения были собраны заранее, но представлены общественности как раз в нужное время вкупе с обещаниями, что правительство отныне будет вести против подобных акций непримиримую борьбу. Широкие слои вновь поверили Рузвельту.

Когда на пятый день банки открылись, в них понесли деньги. В результате не только крупнейшие, а почти все банки страны возобновили работу. В честь этого Рузвельт объявил о возвращении американцам пива, официально запрещенного «сухим законом». И хотя никто этот запрет не соблюдал, отмена его (также пока еще незаконная) была воспринята как предвестник ликвидации ненавистного закона в целом. Президент, сам не отказывавшийся от кружки пенного напитка, да и от крепкого коктейля, торжествовал.

В то же время леворадикальные силы обрушились на него, упрекая в двуличности и даже в том, что он продался крупному капиталу «Президент изгнал менял из столицы 4 марта, а 9 марта они вернулись назад», — жаловались те, кто надеялся, что Рузвельт станет на социалистический путь.

За первой «беседой у камина» последовали новые. Оказалось, что Рузвельта слушают, к его мнению прислушиваются американцы самых разных общественных слоев, что появилось новое и весьма эффективное средство разъяснения правительственной политики, убеждения граждан в ее правильности, а одновременно и повышения авторитета и влияния самого Рузвельта.

Обычно беседа продолжалась 35—40 минут, подчас чуть дольше. Определенного графика выступлений не было. Иногда между ними проходило два месяца, но чаще — полгода или даже больше, то есть вниманием своих слушателей президент не злоупотреблял, не допускал, чтобы они приедались, становились рутинными. Он использовал беседы у камина только тогда, когда ему приходилось принимать наиболее ответственные решения или страна оказывалась в критической ситуации, сущность которой обязательно надо было разъяснить в духе, необходимом Рузвельту.

И в «беседах у камина», и на пресс-конференциях Рузвельт почти никогда не упоминал о своей принадлежности к Демократической партии. Он стремился подчеркнуть общенациональный характер своей политики, необходимость единства американского народа, независимо от социальных, национальных, расовых и прочих различий, для решения тех сложнейших проблем, с которыми приходилось сталкиваться.

Достаточно привести тематику первых четырех бесед, состоявшихся в первый год «Нового курса» — 12 марта, 7 мая, 24 июля и 22 октября 1933 года: «Банковский кризис», «Первые программы и планы реформ», «Сто дней реформ», «Механизм экономической политики нового курса».

Во время второй «беседы у камина» Рузвельт отчитался перед населением о том, что его администрация уже сделала по преодолению кризиса и что будет сделано в ближайшее время: «Сегодня у нас есть основания считать, что дела обстоят несколько лучше, чем два месяца назад. В промышленности произошло оживление, железные дороги перевозят больше грузов, цены на сельскохозяйственную продукцию изменились в лучшую сторону. Однако я не позволил бы себе выступать с излишне радужными заверениями. Шумиха не вернет нас на путь благосостояния, и я намерен всегда быть честным с народом нашей страны. Я не хочу, чтобы люди пошли по неразумному пути и допустили, чтобы это улучшение обернулось новой волной спекуляций. Я не хочу, чтобы необоснованный оптимизм породил у людей веру в то, что можно возобновить гибельную практику постоянного наращивания выпуска сельскохозяйственной и промышленной продукции в надежде, что доброе Провидение найдет покупателей по высокой цене. Такой курс может создать на короткое время иллюзию благополучия, но это будет благополучие, которое заведет нас в новый штопор».

В следующие годы выступления посвящались государственному регулированию экономики, отношениям между трудом и капиталом, программам общественных работ и социального обеспечения, оказанию помощи жертвам засухи, реформе Верховного суда, мерам по преодолению экономического спада 1937—1938 годов и т. д. Несколько реже выступал Рузвельт в годы Второй мировой войны, но иногда в связи с тем, что важнейшие события буквально следовали одно за другим, его беседы также происходили часто. Всего в 1933—1945 годах (в 1945-м состоялась только одна «беседа у камина» — 6 января — и посвящена она была послевоенному устройству мира) Рузвельт таким способом «встретился» со слушателями 31 раз.

«Беседы у камина» встречали живейший отклик. Президент получал многие тысячи дружественных писем. Вот лишь одно из них, написанное Генри Хёрстом из штата Алабама: «Дорогой мистер президент, я хотел бы обратиться к вам “мой друг”, так как все мы слушаем именно такое ваше приветствие, только через эфир и во множественном числе, но с такой искренностью, которая трогает сердца большинства американского народа». Высоко оценивали выступления президента не только простые люди, но и рафинированные интеллигенты, в том числе хорошо понимавшие, какое значение имеет политическая документация для изучения общества. Известный историк Чарлз Берд писал Рузвельту о необходимости издания его выступлений массовым тиражом для широкой аудитории. Думается, что такого рода письма послужили стимулом к публикации многотомника рузвельтовских документов.