Действительно, это были боевые, испытанные, надёжные воинские части.

А ведь после Заграничного похода прошло уже шесть лет — и время это не лучшим образом отразилось на победоносном русском воинстве. Недавний демократизм уступил место строгой субординации. Отважных отцов-командиров, водивших солдат в бой, сменяли жестокие «мастера фрунтовой эквилибристики».

В конце 1817 года дивизию принял генерал-лейтенант Кирилл Фёдорович Казачковский (1760–1829), отважный и опытный боевой генерал, делавший свою карьеру довольно медленно. Чином капитана он был награждён ещё за штурм Очакова, уже 28 лет от роду; только в 1807 году, за отличие в Прусскую кампанию, он получил чин генерал-майора и орден Святого Владимира 3-й степени; при Люцене, командуя 5-й пехотной дивизией, Казачковский самолично возглавил контратаку, был ранен и выбыл из строя до конца войны — наградой за мужество был ему чин генерал-лейтенанта. Это был человек старых правил; очевидно, сказывался и почтенный по понятиям того времени возраст: генерал, что называется, «дослуживал». Это не могло не отразиться на обстановке, сложившейся в соединении…

Ознакомившись с положением дел, Орлов был поражён отношением офицерского корпуса к личному составу, именуемому в ту пору «нижними чинами», и воистину роковыми последствиями этого отношения. В результате уже 3 августа, то есть буквально сразу, генерал подписал беспрецедентный приказ по дивизии — под нумером три. В нём говорилось:

«Г. Кишинёв Августа 3-го дня 1820 года.

Вступив в командование 16-ю пехотною дивизиею, я обратил первое моё внимание на пограничное расположение оной и на состояние нижних чинов. Рассматривая прежний ход дел, я удивился великому числу беглых и дезертиров, и устрашился, увидев, что начальство для прекращения побегов принуждено было приступить к введению смертной казни в сей дивизии, тогда как оная казнь в мирное время целой России неизвестна. Сие должно доказать каждому и всем, сколь велико то зло, для искоренения которого принята правительством столь строгая мера, противная столь общему обычаю отечества нашего».

Михаил Фёдорович называет три причины, побуждающие солдат к побегам: «недостаток в пище и пропитании», «послабление военной дисциплины» и «слишком строгое обращение с солдатами и дисциплина, основанная на побоях».

Каждый из этих пунктов он подробно разбирает в своём приказе и даёт конкретные указания офицерам.

Так, выразив недоверие по поводу того, что могут найтись чиновники, обкрадывающие солдат, Орлов предупреждает: «Но ежели, сверх чаяния моего, таковые злоупотребления существуют где-либо в полках вверенной мне дивизии, то виновные недолго от меня скроются, и я обязуюсь перед всеми честным моим словом, что предам их военному суду, какого бы звания и чина они ни были». Говоря про дисциплину, он также обращается к офицерам, рекомендуя им подавать нижним чинам пример ревностного отношения к службе, больше времени проводить с солдатами, занимаясь тем, что ныне именуется «воспитательной деятельностью». Далее следует вывод, не потерявший актуальности и в наши дни: «Когда солдат будет чувствовать всё достоинство своего звания, тогда одним разом прекратятся многие злоупотребления, и от сего первого шага будет зависеть всё устройство дивизии. Большая часть солдат легко поймут таковые наставления. Они увидят попечения начальства и сами почувствуют свои обязанности. Я сам почитаю себе честного солдата и другом, и братом». Зато в следующем пункте командир идёт от обратного: «Я почитаю великим злодеем того офицера, который, следуя внушению слепой ярости, без осмотрительности, без предварительного обличения, часто без нужды и даже без причины употребляет вверенную ему власть на истязание солдат… Начальник, который жестокостью или несправедливостью побудит солдата к побегу, делается настоящим его убийцею». Такие офицеры, предупреждал Орлов, будут навсегда отставляться от командования.

Официально в Русской императорской армии офицерам предписывалось, чтобы во время обучения солдат наказаниями не злоупотребляли. В «Воинском уставе о линейном учении», утверждённом в 1820 году, говорилось: «Строгость при учении употреблять только для нерадивых, но и тут поступать с умеренностью и осторожностью». Вот только понятие «нерадивый» каждый начальник мог трактовать по-своему… Тем более что высшее командование волновал конечный результат, а не средства и способы его достижения.

Приказ Орлова вполне можно назвать «революционным». Пройдёт немного времени, и 16 октября в Петербурге возмутится лейб-гвардии Семёновский полк — любимый полк Александра I. «Возмущение» это было вполне мирным, не пролилось ни единой капли крови: просто солдаты вышли на плац, отказавшись подчиняться командирам. Они требовали защиты высшего начальства. Причиной «Семёновской истории» станет воистину патологический садизм нового полкового командира. Вот как рассказывал об этом Матвей Муравьёв-Апостол:

«Шварц принялся за наш полк по своему соображению. Узнав, что в нём уничтожены телесные наказания, сначала он к ним не прибегал, как было впоследствии; но, недовольный учением, обращал одну шеренгу лицом к другой и заставлял солдат плевать в лицо друг другу; утроил учение; сверх того, из всех 12 рот поочерёдно ежедневно требовал к себе по 10 человек и учил их для своего развлечения у себя в зале, разнообразя истязания: их заставляли неподвижно стоять по целым часам, ноги связывали в лубки, кололи вилками и пр. Кроме физических страданий и изнурения он разорял их, не отпуская на работы. Между тем беспрестанная чистка стоила солдату денег, это отзывалось на их пище, и всё в совокупности породило болезни и смертность».

Военный суд справедливо приговорил полковника Шварца к лишению чинов, орденов и дворянства — и смертной казни. Однако Александр I учёл былые заслуги этого сгубившего лучший полк Российской императорской гвардии офицера и распорядился «отставить его от службы, чтобы впредь никуда не определять» — не лишив ни чина, ни дворянского достоинства… Не зря ж нарекли государя Благословенным! Он умел миловать — и уже в его царствование Шварц возвратился на службу и даже был награждён орденом Святого Владимира 3-й степени… При Николае I Шварц не только дослужился до генерал-лейтенанта, получил несколько орденов, но и «Высочайшим приказом 14-го октября 1850 г., по сентенции военного суда, за злоупотребление властью, обнаруженное жестоким наказанием и истязанием нижних чинов, исключён из службы с тем, чтобы и впредь в оную не определять и с воспрещением въезда в обе столицы». Александр II Освободитель оказался освободителем и лично для Шварца: в 1857 году ему было дозволено приезжать в Петербург, а через десять лет назначена пенсия. Как видим, целых три императора искренне заботились о человеке, «сделавшемся настоящим убийцею своих солдат»…

Зато девять нижних чинов — рядовых и унтер-офицеров, участников военных кампаний 1812–1814 годов, в том числе и георгиевских кавалеров (но теперь уже бывших), вся вина которых заключалась в том, что они выступили против бесчеловечного обращения, — были осуждены на то, чтобы быть шесть раз пропущенными через строй батальона, после чего сосланы на вечные каторжные работы в Сибирь. Лейб-гвардии Семёновский полк был раскассирован, его нижних чинов и обер-офицеров разогнали по отдалённым армейским частям.