Благословенный государь Александр Павлович — вряд ли с лёгкой душой — утвердил этот приговор и никого из нижних чинов, несмотря на их боевые заслуги и свою «ангельскую доброту», не помиловал.

А теперь сравните суть изложенного выше с приказом № 3 по 16-й пехотной дивизии. Как тут не воскликнуть «бабушкиными» словами[180], что генерал Орлов — «бунтовщик, хуже Пугачёва!»?! Так ведь наш герой не ограничился одним лишь написанием приказа. Документ заканчивался следующим указанием:

«Предписываю в заключение прочитать приказ сей войскам в каждой роте самому ротному командиру, для чего, буде рота рассеяна по разным квартирам, то сделать общий объезд оным. Ежели при объезде полков солдаты по спросе моём скажут, что им сей приказ не известен, то я за сие строго взыщу с ротных командиров».

Ну, это вообще можно воспринимать как подстрекательство! Недаром же два года спустя, когда Орлову были предъявлены пункты обвинений за подписью главнокомандующего 2-й армией, в них значилось:

«…Таковое поведение дивизионного командира с нижними чинами и чтение перед ротами приказов, отданных по дивизии 1820 года за № 3 и 27 и 1822 года за № 3 не только уничтожили законную власть частных начальников, но и произвели неуважение к ним нижних чинов».

То есть, считал граф, если бы с приказом дивизионного командира были ознакомлены только офицеры, это было бы ещё нормально… Орлов, однако, не думал, что издевательства над нижними чинами являются проявлением «законной власти» и что можно уважать начальника, который относится к тебе, как к скотине. (Кстати, это общее заблуждение руководителей, уверенных, что люди относятся к ним гораздо лучше, чем они сами — к этим людям.)

Разобравшись в обстановке, Михаил понял, что необходимы решительные преобразования. Солдаты жили плохо. Командиры не брезговали ни «безгрешными», ни «грешными» доходами, так что и без того скудный солдатский котёл в полках был беднее обычного. Офицеры часто посылали подчинённых работать в хозяйствах окрестных помещиков, а заработанные деньги по большей части присваивали. Уровень дисциплины был крайне низок. О том, что рядом лежали оккупированные турками земли, что сама эта территория недавно отбита у османов, не вспоминали. Караульную службу несли из рук вон плохо, боевая подготовка сводилась к «шагистике» и отработке ружейных приёмов… Зато солдат жестоко наказывали за любую мелочь, малейшее упущение, а то и просто по причине дурного настроения командиров. Офицеры нередко мордовали солдат собственноручно; весьма часто провинившихся пускали «по зелёной улице» — то есть наказывали розгами, по несколько раз проводя сквозь строй батальона…

Дурное содержание, бессмысленная жестокость, отсутствие реальной воинской дисциплины и привели дивизию к такому состоянию, что в ней, вопреки законам империи, была введена в мирное время смертная казнь. Но и это не помогало: несмотря на большую вероятность быть пойманными, нижние чины всё равно бежали за рубеж — затем, чтобы хоть как-то изменить эту постылую жизнь.

В одном из документов того времени, относящемся не к дивизии Орлова, а к соседней с ней 17-й пехотной, приведён такой факт: рядовой гренадерской роты, «служащий 12 лет, бывший уже в двух войнах и имеющий три раны, прибавил, что он хотел застрелиться, но как христианин предпочёл умереть от руки басурманов и потому бежал, зная, что они режут головы; но, имея несчастье быть пойманным, просит, чтоб его расстреляли».

Общаясь с офицерами, Орлов видел, что далеко не все они одобряют укоренившиеся порядки. Солдаты — в особенности старослужащие, с георгиевскими крестами и знаками отличия ордена Святой Анны, с медалями за 1812 год — рассуждали, что служить бы и рады, только бы чуточку полегче было…

Понимая, что в преддверии тех событий, которые вскоре могли бы развернуться в оккупированных Османской империей странах, времени у него совсем немного, генерал и решил обращаться непосредственно к солдатам, как Суворов — перед решительным сражением. Так появился этот ставший знаменитым приказ. Он нашёл отклик во многих сердцах, ибо списки его разлетелись по всей России — в противном случае всё так и потонуло бы в ротных канцеляриях… В то время, когда жили по принципу «девятерых забей — десятого выучи», этот приказ показался глотком свежего воздуха.

Радикальные меры, предпринятые Орловым, вскоре принесли ожидаемый им результат, о чём свидетельствует приказ по дивизии № 27, подписанный генералом ровно через два с половиной месяца после 3-го приказа — 18 октября:

«С несказанным удовольствием видел я из собранных сведений по прошедшему месяцу, что число побегов чрезвычайно уменьшилось. Со всей дивизии бежало в сентябре только 16 человек, когда в августе бежало 37, а в июле — 49. Столь важный успех приписываю я попечительности гг. полковых командиров, которых я от всего сердца благодарю…

Теперь мы можем судить из опыта, к чему ведёт доброе обхождение с подчинёнными. Едва начали управлять частьми[181], нам вверенными, с отеческой попечительностью, и большая часть побегов уже прекратилась. Ещё шаг, и наша дивизия, порицаемая сперва пред всеми прочими, послужит вскоре для них примером верности и устройства. Я прошу господ полковых командиров и всех частных начальников вспомнить, что солдаты такие же люди, как и мы, что они могут чувствовать и думать, имеют добродетели, им свойственные, и что можно их подвигнуть ко всему великому и славному без палок и побоев. Пускай виновные будут преданы справедливому взысканию законов, но те, кои воздерживаются от пороков, заслуживают всё наше уважение. Им честь и слава, они достойные сыны России, на них опирается вся надежда отечества, и с ними нет врага, которого не можно было бы истребить…»

Орлов рекомендует офицерам чаще общаться с нижними чинами, входить в их нужды, воспитывать их в уважении к деяниям великих русских полководцев — Суворова, Румянцева, Кутузова… Заканчивался приказ словами: «Чтоб каждый солдат надевал с гордостью почтенный русский мундир, чтоб он с уверением[182] владел своим ружьём, и чтоб на каждом шагу его видна бы была гордая поступь русского солдата — первого по мужеству из всех солдат вселенной».

И опять — указание прочитать приказ во всех ротах…

Можно подумать, что всё было очень хорошо, а далее будет ещё лучше. Но, к сожалению, нововведения далеко не всем пришлись по сердцу. Понятно, что молодые — и не очень — «прогрессивные», так сказать, офицеры восхищались орловскими приказами; а что «фрунтовики-бурбоны», «закоснелые в невежестве», этими приказами возмущались. Но гораздо больше, чем тех и других, вместе взятых, было таких офицеров, которые этих приказов просто не поняли. Как так?! Проснуться утром — и начать жить совершенно по-другому, совсем не так, как привыкли, и ждать какого-нибудь нового каприза нового начальника?