– Не думаю.

– Вы должны! Хью, будьте любезны открыть дверь.

Легат сдвинул шпингалет. В саду напротив отеля и в обе стороны по улице собралась толпа еще более многочисленная, чем накануне. Заметив, что стеклянная дверь открылась, народ разразился криками, а когда Хью отошел, чтобы Чемберлен мог выйти на балкончик, рев стал просто оглушительным. Премьер-министр скромно раскланялся по сторонам и помахал рукой. Толпа начала скандировать его имя.

А в апартаментах отеля четыре человека прислушивались к звукам с улицы.

– Быть может, он прав, – тихо произнес Стрэнг. – Возможно, это тот единственный момент, когда Гитлера удастся склонить, под воздействием общественного мнения, умерить свои аппетиты.

– ПМ нельзя обвинить в недостатке воображения или отваги, – сказал Уилсон. – И все-таки при всем уважении к Алеку я предпочел бы, чтобы с ним был кто-то из нас.

Спустя несколько минут Чемберлен вернулся в комнату. Порция обожания, похоже, оказала бодрящее действие. Лицо его сияло, взгляд горел неестественным огнем.

– Как жутко унизительно, – промолвил он. – Понимаете, джентльмены, это справедливо для любой страны: простые люди ничего так не хотят, как жить в мире, растить детей и заботиться о своих семьях, наслаждаться теми плодами, которые даруют им природа, искусство и наука. Вот об этом-то я и намерен сказать Гитлеру. – На миг премьер помрачнел, потом повернулся к Уилсону. – Вы на самом деле полагаете, что нам не стоит доверять Шмидту?

– Не Шмидт меня беспокоит, премьер-министр, а Риббентроп.

Чемберлен задумался.

– Ну ладно, – сказал он наконец и обратился к Легату. – Только держитесь скромно. Не делайте записей. В разговор вмешивайтесь лишь в том случае, если мои мысли будут истолкованы превратно. И постарайтесь не маячить у него перед глазами.

Принцрегентенплац почти не изменилась за те шесть лет, что Хартманн здесь не был. Когда они поднялись на холм и повернули, его взгляд сразу упал на то место в северо-восточном углу, где стояли тогда он, Хью и Лейна, – на мостовой под сенью большого белокаменного здания с высокой кровлей из красной черепицы. Сегодня на том же самом месте собралась примерно таких же размеров толпа, как в тот день, в той же надежде увидеть фюрера.

«Мерседес» остановился у дома номер шестнадцать. Вход охраняли двое эсэсовцев. Увидев их, Хартманн вспомнил, что так и ходит с пистолетом. Он так привык к его приятной тяжести, что перестал ее замечать. Надо было за ночь избавиться от оружия. Раз взяли фрау Винтер, он следующий в очереди. Интересно, где ее арестовали – на службе или дома – и как с ней обращаются? Выходя вслед за Шмидтом из машины, Пауль чувствовал, как под рубашкой бегут ручейки пота.

Караульные узнали Шмидта и сделали знак проходить. Хартманн юркнул следом. У него даже не спросили имени.

Они прошли мимо еще одной пары эсэсовцев, расположившихся в комнатке консьержа, и поднялись по общей для подъезда лестнице – сначала каменной, потом из полированного дерева. Стены были выложены унылой серой и зеленой плиткой, как в метро. Горели тусклые электрические лампочки, но по большей части свет поступал через окна на площадках, выходящие на небольшой садик с елями и серебристыми березами. Посетители громко протопали мимо квартир на первом и втором этажах. По утверждениям Министерства пропаганды, у фюрера были те же самые соседи, как и до времени канцлерства, – это доказывало то, что он остается обычным представителем народа. Возможно, так и есть, думал Хартманн. В таком случае этим людям довелось стать свидетелями примечательных событий: от смерти племянницы Гитлера в 1931 году до вчерашнего званого обеда с Муссолини. Подъем продолжался. Пауль чувствовал себя пойманным, как если бы его без устали влекла некая магнетическая сила. Он замедлил шаг.

– Ну же, – подогнал его Шмидт. – Шагайте!

Расположенная на третьем этаже массивная двойная дверь ничем не отличалась от прочих. Шмидт постучал, и адъютант-эсэсовец препроводил гостей в длинный узкий вестибюль, уходивший вправо и влево от входа. Паркетный пол, устланный коврами, картины, скульптуры. Атмосфера тут была молчаливая, неуютная, нежилая. Адъютант предложил им присесть.

– Фюрер пока не готов, – бросил он, удаляясь.

– Он встает поздно, – доверительно зашептал Шмидт. – Зачастую до полудня не выходит из спальни.

– Вы хотите сказать, что нам тут еще целый час просидеть придется?

– Не сегодня. Чемберлена ждут к одиннадцати.

Хартманн удивленно воззрился на него. Так он впервые узнал о предстоящей встрече Гитлера с английским премьер-министром.

Машине Чемберлена потребовалось несколько минут, чтобы вырваться из цепких объятий толпы, окружившей вход в гостиницу. Премьер-министр расположился вместе с Данглассом на заднем сиденье, Легат сидел рядом с водителем. За ними ехал второй «мерседес» с телохранителями главы правительства. Кортеж частично обогнул площадь, затем пересек Одеонсплац и въехал в квартал с изысканными королевскими дворцами и величественными общественными зданиями, которые смутно помнились Легату с тридцать второго года. Хью наблюдал за Чемберленом через зеркало на крыле. Тот смотрел прямо перед собой. Люди выкрикивали его имя, махали. Он же мчался вперед, отрешенный от всего земного. Чемберлен перестал быть педантичным администратором, каким рисовала его молва, и стал древним пророком – мессией мира, облаченным в невзрачный костюм престарелого бухгалтера.

Они въехали на мост с каменными перилами. Река была широкая, с зеленой водой, на другом берегу полыхала полоса огня – красного, золотого, оранжевого. Освещенная солнцем позолоченная фигура Ангела Мира склонялась с вершины высокой колонны. За монументом дорога описывала петлю через парк. Вынырнув из него, автомобиль начал подниматься по Принцрегентштрассе. Легату этот подъем всегда казался крутым – так иногда сохраняются искаженные воспоминания с детства, – но для мощной машины это был не более чем пологий склон. Оставив справа театр, кортеж вдруг оказался прямо перед домом Гитлера. И уж хотя бы он в точности совпадал с сохранившимися в памяти образом, так же как и толпа на мостовой перед ним. Узнав Чемберлена, люди разразились криками. И опять премьер-министр, словно пребывая в некоем мистическом трансе, даже не глядел на них. Караульные взяли под козырек, адъютант подскочил открыть дверцу автомобиля.

Легат выбрался сам и двинулся за Чемберленом и Данглассом через вход и вверх по ступеням в полумрак дома.

Адъютант проводил премьера в тесную кабинку лифта и нажал кнопку, но лифт не поехал. Эсэсовец пытался еще с полминуты, его юное лицо пошло от смущения пятнами. Наконец ему пришлось открыть дверь и жестом предложить подняться своим ходом. Чемберлен шел по лестнице впереди, а Легат поравнялся с Данглассом.

– Вчера чернил не оказалось, исправный телефон не скоро найдешь, – прошептал сэр Алек. – Сдается мне, не такие уж эти парни умелые организаторы, какими хотят казаться.