признакам. Одни искали преступников по форме черепа, другие — гениев по почерку, третьи определяли характер с помощью звезд.

— Хорошо вам говорить, ученым, — откликнулся Ложкин. Сказал он так, чтобы его опровергли, потому что считал себя человеком грамотным и в свое время, пока еще перо рука держала, сочинил немало кляуз в журнал «Знание — сила». Даже печатали их порой.

Но никто Ложкина не опроверг, никто не закричал: «Ты у нас первый ученый, дедушка Николай!».

— Конечно, — сказал Удалов, — легко было бы жить, если бы каждому человеку выдать по лицу, которое бы соответствовало его поступкам и душевному состоянию. Посмотрел на человека — и сразу на другую сторону улицы. Потому что видишь не лицо, а убийственную рожу.

— Интересная задача, — задумчиво произнес Минц. Словно задачу эту задали ему и он готовился ее разрешить.

— А как этого добьешься? — подумал вслух Грубин, который и сам был не последним изобретателем.

— Впрыснуть! — не выдержал Ложкин. — Каждому впрыснуть средство от лжи. А то идет, видите ли, улыбается, красавчик! А сам только что тетеньку задушил.

— Не получится, — сказал Минц, подумавши. — Люди куда сложнее, чем вам кажется. Человек — это целый мир. Он может быть сейчас грабителем, а через полчаса вытащит ребенка из проруби или в горящую избу войдет.

— Но все равно, — подзуживал соседа Удалов, который подумал, как будет славно, если он придет домой, а у Ксении все на лице написано и не надо гадать. Успеешь принять меры против семейного конфликта. — Эта задача по плечу только гению.

— Если вы имеете в виду меня, то я не претендую на уникальность, — скромно возразил Лев Христофорович. — Я всегда с благодарностью вспоминаю своих учителей — Ньютона и Эйнштейна.

— Их с нами нет, — сказал Грубин.

— В самом деле? — рассеянно спросил Минц и, неожиданно поднявшись, быстрыми шагами пошел в подъезд, к себе. Думать. Творить. Пробовать. На горе или на счастье человечества.

* * *

Дня три Минца никто не видел. Соседи, зная о том, какие научные «запои» бывают у профессора, ставили у двери молоко, хлеб и пепси-колу. Минц инстинктивно отворял дверь и брал приношения. Не замечая этого.

На четвертый день веселый Минц с утра включил оживленную музыку Гайдна, отворил окно, потопал немного, изображая зарядку, выпил принесенное Ксенией молоко, а потом отправился к Удалову. Корнелий только что вышел из ванной, побритый и добрый.

— Корнелий, кажется, я решил проблему, — сказал Минц.

— Истинной рожи? — догадался Удалов.

— Или истинного лица.

— Вы проходите, проходите. Ксюша, принесешь каши Льву Христофоровичу?

— Несу! — откликнулась Ксения. — Вам с молочком или с вареньем?

— С медом, — ответил профессор и продолжал, обращаясь к Удалову: — Мы с вами пошли по неправильному пути. По пути, лишенному парадоксов. Мы хотим увидеть истинное лицо человека. Но зачем?

— Чтобы он стал лучше, — без запинки ответил Удалов. — Или чтобы задержать его и сдать в милицию.

— Именно твой первый ответ, Корнелий, меня порадовал. А второй огорчил. Мы хотим увидеть истинное лицо человека, чтобы уменьшить на планете число преступлений и злых дел, изжить несправедливость и жестокость. А для этого надо, чтобы человек увидел самого себя!

— Не понимаю, — сказал Удалов.

Минц не спеша поскреб ложкой по тарелке, собрал с каши мед и сунул в рот.

— А когда человек увидит собственное лицо таким, каков есть его внутренний облик, он ужаснется и скажет: что я наделал! Каждый из нас живет с самим собой, и воспитание человечества я переношу на индивидуальный уровень.

Удалов ничего не понимал.

— Сиди здесь, я тебя позову, — приказал Минц.

Он поднялся из-за стола, подошел к платяному шкафу, узкая створка которого была зеркальной, вынул из кармана пузырек с какой-то мазью и ватку. И, потряхивая пузырьком, чтобы мазь попадала на ватку, он стал возить ваткой по зеркалу.

Когда работа была завершена, Минц сказал:

— Теперь подождем, пока просохнет.

Удалов сделал вид, что ничему не удивляется, хотя не переставал удивляться гениальности Минца, и принялся за чай.

Но не успели они допить чай, как Лев Христофорович, кинув взгляд на зеркало, произнес:

— Ну вот, все готово.

— Что готово?

— Истина, Корнелий. Подойди к зеркалу.

Корнелий послушно поднялся и подошел к зеркалу.

И ничего особенного не увидел. Полчаса назад это же лицо он лицезрел в ванной, в тамошнее зеркало.

— Ничего особенного не вижу, — сообщил он. — Наверное, эксперимент провалился.

— Что и следовало доказать! — ответил профессор. — Потому что ты, Удалов, полностью соответствуешь сейчас своему внутреннему содержанию.

— А что дальше?

— Дальше я хотел тебе сказать, что видел вчера на улице Батыева. Вернулся он к нам в Гусляр, ходят слухи, что назначат его главгором вместо Коли Белосельского.

— Что?! — воскликнул Удалов. — Не может быть!

— Посмотри на себя в зеркало! — приказал Минц.

Удалов обернулся к зеркалу и был поражен тем, что из зеркала на него глядело странное животное, похожее во многом на Удалова — например, лысиной и цветом венчика волос вокруг лысины. Но уши его стояли высоко, на лице почему-то росла шерсть, верхняя губа была раздвоена — Удалов увидел себя в образе зайца, правда, зубы у зайца были хищные, оскаленные, и это нарушало полноту образа.

— Кто это? — спросил Удалов.

— Кто это? — откликнулся зверь в зеркале.

— Это ты сам, Корнелий, — ответил Минц. — Это твоя истинная сущность на настоящий момент. Мое сообщение о Батыеве испугало тебя, превратило внутри в дрожащего зайчишку, а все сильное в тебе сконцентрировалось в зубах, так что получился заяц, который будет кусаться до последнего патрона.

— Это я?

Но на вопрос Корнелия и не стоило отвечать, потому что изображение зайца на глазах расплывалось, возвращаясь к привычному образу Корнелия Удалова.

— А теперь сам покажись, — попросил Удалов профессора. Ему нужно было время, чтобы осознать величие изобретения.

Минц безропотно подошел к зеркалу.

Корнелий увидел Минца. Но вокруг его головы сияли яркие лучи, от чего в комнате Зазеркалья было куда светлее, чем в комнате Удалова.

— А это что? — спросил Удалов.

— Думаю, что отблеск моей гениальности, — сказал профессор и начал в зеркале надуваться, превращаясь в гигантский воздушный шар, и даже