Между тем добрый знакомый князя в Вене, граф Разумовский, передает ему поклон. В последнее время весьма огорчают Андрея Кирилловича новости из города Бухареста.

Коммивояжер тонкосуконной мануфактуры Готлиб Шпильманн найден мертвым в своем номере в гостинице, что находится на площади Кроцулеску. Сопровождавший его Альберт Ган вообще пропал бесследно. Попытки разыскать Гана пока ни к чему не приводят. Градоначальник Бухареста, или по-валашски «примар», уклоняется от встреч с нарочным Разумовского и отказывается начинать следствие о пропаже человека.

Багратион печально вздохнул. Трусы и продажные шкуры эти румынские бояре. Русская армия ушла из Бухареста к Дунаю, и они, видимо, совсем перестали слушаться. Князь Петр, будучи Главнокомандующим, знал, как разговаривать с ними. Только кнут, а потом — пряник и то, если ведут себя порядочно. Потомки даков, как все полудикие племена, уважают лишь грубую силу. Но графу Каменскому недосуг разбираться в сих дипломатических тонкостях. Он мнит себя Александром Македонским, великим полководцем всех времен и народов.

Когда при беседе в библиотеке 8 августа Александр Первый сказал: «Этого перса каким-то невероятным образом вычислили и сумели задержать сотрудники французского консульства.», то князь Петр сразу подумал, остались ли в живых при столь удачном для французов стечении обстоятельств сын серхенга Резы и его смелый спутник — прапорщик лейб-гвардии Преображенского полка. Мысленно генерал тотчас попросил Всемогущего Господа Бога нашего Иисуса Христа, чтоб вражеские пуля и клинок миновали бы его знакомых. Собственно говоря, он молился о том с первого дня их плавания на «Генриетте». Однако затем постепенно успокоился. Решил, будто дело, начавшееся хорошо, непременно добром и закончится.

Второе письмо Екатерины Павловны пронизывала грусть, и это можно было объяснить обычным для женщины после родов подавленным настроением. Не могла она в открытой переписке обсуждать с мужем провал операции, которую они оба готовили в Вене с особым усердием и большими надеждами. Еще труднее объяснять непосвященным ее скорбь по людям, чье социальное положение не позволяло им входить в круг великосветских знакомых княгини. Подумаешь, какой-то коммивояжер тонкосуконной мануфактуры в Линце и его помощник! Может ли быть нечто общее у них с их грошовыми, приземленными заботами и у графини, урожденной Скавронской, дальней родственницы царствующей фамилии в России? Конечно, нет.

В эту минуту князь Петр мечтал очутиться рядом с милой женушкой, обнять ее, прижать к груди, расцеловать, сказать ей много ласковых, утешительных слов. Может быть, о силе рока и непредсказуемости судьбы. А может быть, суровее и крепче — о французах, которым пока укорота нет. Но они дождутся своего часа! Ответят за все, что совершили и, наверное, еще совершат под водительством безбожного Корсиканца.

Кого изберет Всевышний исполнителем небесного гнева и отмщения, пока неясно. Однако судя по известиям, приходящим из-за рубежа, видно, как решительно взялся Наполеон за подготовку нового военного похода. Направление избрано на восток, то есть в пределы Российской империи. Стало быть, именно русским будет дано свыше сие предначертание Божье: остановить бег надменного завоевателя, на собственной земле сокрушить бесчисленные полчища его.

Храня душевный покой дорогой ему женщины, князь в самых теплых выражениях поздравил Екатерину Павловну с рождением долгожданного ребенка, пожелал крепкого здоровья и дочери Анне, и княгине, а события в Бухаресте назвал преступлением, которое, к сожалению, и скорее всего раскрыто никогда не будет.

В пакет из плотной бумаги, что в Министерстве иностранных дел запечатали при нем двумя сургучными печатями, генерал кроме письма вложил свой подарок «на зубок» новорожденной: золотой крестик и цепочку, освященные в монастырской церкви Александро-Невской лавры. Там под мраморной плитой вечным сном спал его учитель — генералиссимус Суворов.

Теперь исполнил Петр Иванович давнее свое намерение. В декабре 1810 года он выставил на продажу два дачных дома и участок в Павловске. Доверенность на совершение сделки генерал оставил тому же ярославскому купцу Пелевину, поскольку разбираться в его запутанных счетах времени не имел.

Правда, покупатель нашелся нескоро. Лишь летом 1811 года вдовствующая императрица Мария Федоровна приобрела дачу, заплатив за нее семь с половиной тысяч рублей. Для перестройки дома она наняла архитектора Воронихина. У него из бревенчатого здания потом получился дивный «Розовый павильон», образец классической русской деревянной архитектуры. Но долго еще старожилы называли его по-прежнему — «Багратионова дача».

Балтийская зима, студеная и снежная, мало времени оставляла для военных экзерциций. Полки перешли на винтер-квартиры, где обучение велось не столь интенсивно, как в летних лагерях. Ушел из Павловска и лейб-гвардии Егерский полк, расположившись в казармах в Санкт-Петербурге. Князь Петр тоже перебрался на житье в дом статского советника Фаминцына на Невском проспекте.

Первую половину дня потомок грузинских царей обычно проводил на Семеновском плацу с офицерами и солдатами подшефной воинской части. К полудню возвращался домой и часто обедал в одиночестве.

Короткие январские дни с ранними сумерками, внезапными метелями, с небом, затянутым серыми тучами склоняли генерала к размышлениям о ближайшем будущем. Ничего радостного в них не было. Сообщения о все новых и новых французских полках, появляющихся в герцогстве Варшавском и в Восточной Пруссии, о ремонте польских и немецких крепостей, о призыве в армию Наполеона трехсот тысяч «конскриптов», то есть рекрутов, укрепляли уверенность князя в том, что большая европейская война неумолимо приближается к границам его Родины.

Однажды после обеда, взяв бумагу и карандаш, генерал от инфантерии устроился в кабинете за письменным столом, где у него стоял портрет Екатерины Павловны. Под взглядом ее серых глаз слова как будто сбегали с кончика пера быстрее. Петр Иванович решил рассказать о своих предчувствиях царю, подготовить и подать самодержцу обстоятельную, многостраничную военную записку, которую потом назовут «План Багратиона»: «В неприязненном расположении императора французского к России никто, конечно, ныне более не усомнится; напротив того, вся Европа есть очным тому свидетелем, с каким заботливым старанием Ваше Императорское Величество тщились с самого заключения Тильзитского трактата сохранить и утвердить мир и дружественную связь между обеими империями; но теперь вся надежда к достижению сей благотворительной цели исчезла, и нет покушения, которого бы от злобы и властолюбия сего завоевателя, алчущего всемирные монархии, не должно было опасаться. Он выжидает только той минуты, когда с вящею для него пользою возможет водрузить пламенное знамя на пределах империи Вашей.

Степень опасности, день ото дня увеличивающейся, определяет также и меры, которые к ограждению себя от оной необходимость предпринять заставляет. Война кажется неизбежною.».[31]

С поистине «суворовским глазомером» стратега проанализировал Петр Иванович последние действия Наполеона по захвату европейских государств и привлечению их войск и ресурсов для похода в Россию.