– Они не против. Вам не повредит?

– А война в сороковых мне не повредит?

– То есть вы исключаете, что Германии тоже можете понадобиться живым и здоровым?

– Это говорите мне вы?

Ступин пожал плечами:

– Я не предлагаю переходить на сторону Германии. Но вы ведь не наивны и понимаете, что ваши знания им нужны. И почему-то считаете, что в войну обязательно погибнете. Не скажете почему?

– А мне не нужна такая жизнь! Хватит с меня и в одной реальности разгромленных лабораторий и заводов, сводок о сокращении населения и… Я не шкура и не сволочь. Завтра работаем. Простите, если лишаю вас отдыха. Может, вас кто-то другой подменит.

– Пустое. Такова наша служба. Тогда, если не возражаете, перейдем к собственно разговору. – Ступин налил стакан сельтерской и кинул в него кусочек льда. – Только как его начать, не знаю даже я.

– В чем же трудность? – спросил Виктор.

– В том, что это ваше личное дело. Сугубо личное. И в том, что мы обязаны если не помогать вам в этом незнакомом мире во всех вопросах, то хотя бы давать информацию, чтобы вы могли сориентироваться.

«Личное. Что же у меня тут личное-то?»

– Если правильно понял, вы собираетесь показать досье на мадам Краснокаменную?

– Нет. Точнее, досье у нее в порядке. И вообще никакого, как у вас говорят, компромата, даже наоборот.

– Если наоборот, я очень рад. Значит, трудностей нет.

– Ну если вы так считаете… Дело в том, что к ней благорасположен один вполне приличный господин, бакалейщик. Держит лавку недалеко от Литейной. Пару лет назад он овдовел, трагический случай – бедняжка подхватила простуду, перешедшую, кажется, в крупозное воспаление легких. Остались двое детей – мальчик и…

– И еще мальчик?

Ступин удивленно взглянул на Виктора.

– И девочка. Почему вы так решили?

– Вспомнил. Одного знакомого.

– Может быть. Характеризуется положительно, имеет серьезные намерения связать свою судьбу… правда, несколько стеснителен.

– И что?

– И, собственно, все. Это, собственно, не наше дело, и если бы не уникальный случай…

– То есть вы хотите, чтобы я не наделал глупостей?

– Естественно.

– Ну я же не пацан двадцатилетний.

– Ну… чего только не приходилось видеть. Спасибо.

– За что?

– За экономию порошков аспирина от мигрени.

«С гостиницей вопрос снят. Татьяне нужна семья, а не гастролер из Российской Федерации. Хотя… откуда я знаю, насколько здесь просижу? В точках перехода местная наука не петрит. Правда, если это все-таки задание из реальности-2, они должны были предусмотреть возвращение. Должны были предусмотреть… Черта с два, никому они ничего не должны. Если только не планируют следующего задания. И, кстати, а смысл этого? Прокачать здешнюю Россию? То, что я сейчас делаю? А может, я делаю не то? Может, меня послали совершить социалистическую революцию? А может, они вообще не знали, что здесь делать, и послали разобраться на месте?»

– Во всяком случае, вечером сегодня постарайтесь отдохнуть. Поспите или пройдитесь по воздуху. К сожалению, не могу рекомендовать прогулку на реку или в лес. Возможно, это организуем несколько позже…

Вечерние фабричные гудки перекликались между районами. Вот издалека, из Бежицы, зычно, долго запел паровозный. Вот поближе, хрипловатый – с Радицкого вагонного, и эхом ему в тон откликнулся Арсенал, а где-то там, совсем уж далеко, на высоких нотах проголосила Фасонка.

«Ну вот и сыграли в дона Румату, – размышлял Виктор, трясясь на заднем сиденье «олимпии». – Сунул Королева из огня да в полымя. А ну как его гестапо раскусит? Хотя, с другой стороны, чем для такого человека лучше каторга?»

Он вдруг ясно понял, что Королев стопроцентно предпочтет пойти на опасное задание, лишь бы выведать тайны создания ракет. А он, Виктор, будет спокойненько кататься под охраной и обсуждать качество котлет в офицерской столовке. И от этого становилось как-то неудобно перед остальными.

Он опять вышел возле переезда на Почтовую. Дворник подметал мостовую перед двухэтажной гостиницей, желтевшей свежей штукатуркой. Виктор вновь почувствовал себя разрушителем чужих судеб.

Татьяна оказалась на месте.

– Привет! – вспорхнула она со стула и чмокнула Виктора. – Не забываешь еще?

И тут же выскочила с какими-то снимками, пообещав вернуться через минуту. Виктор оглядел комнату. Царил творческий беспорядок, и на открытой форточке весело трещали нарезанные из засвеченной фотобумаги ленточки от мух. В углу немного отставали обои, а на столе, выпятив пузо в лиловых разводах, лежало на боку стеклянное пресс-папье. Все эти незаметные мелочи быта ушедших времен вызывали у Виктора какое-то чувство умиления.

– Не скучаешь тут?

На ней была легкая блузка из зефира в полоску – без вычурных деталей, но стильная, подчеркивала стройность силуэта и великолепно сочеталась со строгой юбкой из колумбии.

– Ничуть. А тебя можно поздравить?

– С чем? Вроде бы ничего не произошло.

– Ну… например, налаживается личная жизнь.

– Всегда говорила, что Бежица – это деревня. Все про всех знают. Ты уже ревнуешь?

– Напротив, я рад за тебя.

– Ну да. Ты желаешь мне счастья, я приглашаю на свадьбу… Не спеши. Я еще ничего не решила. И только не задавай вопросов вроде «Он тебе нравится?». Я не знаю, как на них отвечать.

– Насколько я знаю, он человек серьезный.

– Ты его уже знаешь? Ну да, странный вопрос, конечно. Ну тогда ты знаешь, что он просто прислал мне цветы и предложил отужинать вместе. Сегодня. Мне остается только задать тебе глупейший вопрос: мне идти?

– Почему нет? Это реальный шанс.

– Шанс на что? Его детей нянчить?

– Ты не любишь детей?

– Люблю. Люблю… в том-то и дело. Господи, что вы все вдруг меня за него сватаете? Подруги, редакция, теперь ты… «Вы идеально подходите… Подумай, такой случай раз в жизни…» Я не хочу, чтобы за меня решали.

– Да это ты решила. Я только тут спутал карты.

– Понятно. А тебе я больше не нравлюсь.

– Ты нравишься массе мужчин. Одним больше, одним меньше. Не ломать же тебе судьбу из-за этого.

– Потрясающе. С таким мужским благородством я точно останусь одна.

– С твоей красотой – не останешься.

– И тем не менее…

– А если завтра будет задание? Далеко отсюда, и, может, я вообще сюда не смогу вернуться? Ведь ты же мечтаешь не о вечной дороге, а о семейном счастье с человеком, который тебя любит, о доме, где звенят детские голоса.