– Ты ведь не знала, что у меня в голове засели две версии случая с Евой, Абалин. И не могла знать, только если в действительности не произошла лишь одна из них.

Она достала из миски ещё одну жёлтую палочку «Трикс» и поставила её рядом с остальными.

– Теперь ты в это веришь?

Ей бы хотелось, чтобы я сказала, мол, да, верю. Но она была слишком добра ко мне и заслуживала чего-то большего, чем ложь. Поэтому я призналась:

– Нет, но я работаю над этим. Я имею в виду, что через несколько дней увижусь с доктором Огилви и… я над этим работаю, поверь. Я знаю, что сейчас со мной не всё в порядке, но это только начало. Я понимаю, что в моей голове что-то пошло не так.

– Ты храбрая девушка, Имп. Клянусь, я не смогла бы жить с таким дерьмом. Ты сильнее меня.

– Нет. Просто я к этому привыкла. Я никогда не была другой. Честно. Кроме того, ты тоже прошла через трудности, которые как минимум ничуть не меньше. Не могу представить, чтобы у меня хватило смелости сделать то, что совершила ты. – Она поняла, о чём я, поэтому мне не нужно было объяснять. – Люди просто делают то, что должны. Вот и всё.

– Если бы нас кто-то сейчас услышал. – Её губы тронула слабая улыбка, и она едва не рассмеялась. – Прямо какое-то Общество Взаимного Восхищения Имп и Абалин.

Я улыбнулась, но от смеха тоже решила воздержаться.

– Может быть, тебе стоит написать об этом, – продолжила Абалин. – Не так, как ты это сделала во время рецидива. Я имею в виду, если ты превратишь это в один из своих рассказов.

– Я не писатель. Я художник.

– Я знаю. Просто, мне кажется, это может помочь.

– Я давно не писала рассказы.

– Думаю, это все равно что кататься на велосипеде, – заявила она, затем взяла лимонно-жёлтый «Трикс» и съела его.

– Странно, что ты вообще это прочитала.

– Это была твоя идея, – напомнила она мне.

– Я знаю, но все равно это странно.

– Знаешь, что меня больше всего удивило? Строки о Чёрной Орхидее. Эта часть меня особенно зацепила. И здесь тоже есть доля моей вины. Ведь это была моя идея – сходить на выставку Перро.

– Значит, это произошло на самом деле?

– Если только мы обе не сошли с ума. Чёрт его знает, мои родители уверены, что я чокнутая, будто сортирная крыса.

– Твои родители тебя просто не знают, – парировала я, изо всех сил стараясь не думать о презрении, которое к ней испытывали отец и мать. Хотелось бы мне, чтобы у Абалин была такая мать, как Розмари-Энн, и бабушка вроде Кэролайн, которые, я уверена, поддержали бы меня в любой ситуации.

– В любом случае, так и есть. Мы пошли на выставку Перро, и там была инсталляция «Чёрная Орхидея». Я никогда не забуду, как сильно ты тогда расстроилась.

– Этого не должно было произойти. Я просто слишком разволновалась.

– Вид у неё был чертовски жуткий. И особенно страшно то, что ему приходилось смотреть на эту жуть каждый день, поскольку шут его знает, сколько времени ушло на то, чтобы её закончить. Месяцы, наверное. Только представь, долгие месяцы ему приходилось изо дня в день возвращаться к этому гротескному предмету и тем исследованиям, которые нужно было провести для его создания. Я читала, что в Калифорнии была феминистская группа по защите прав женщин, пострадавших от насилия, которая пыталась запретить выставку из-за этой инсталляции. Черт возьми, я не могу их за это осуждать.

– Я против цензуры, – воспротивилась я, – каким бы ужасным ни выглядело искусство.

Абалин нахмурилась и уставилась на лимонно-жёлтую «триксину», которую она сжимала большим и указательным пальцами, не успев поднести ко рту.

– Ты же знаешь, что я не сторонница цензуры в искусстве, Имп. Я просто хочу сказать, что понимаю, почему эта скульптура вызывает такую сильную реакцию.

Мы, конечно же, имели в виду «Фазы» 1–5, гротескную карусель, которую Перро создал, используя слепки с натуры, и таксидермию, чтобы изобразить превращение Элизабет Шорт в оборотня. Это был последний объект экспозиции, который мы успели посмотреть, прежде чем я не выдержала и нам пришлось срочно покинуть галерею.

– Если написание рассказа поможет тебе решить вопрос со «второй» Евой, которую ты помнишь, это будет неплохо, – рассудительно произнесла она. – Я хочу тебе помочь, ты же знаешь. Если ты не против, конечно. Мне не хотелось бы быть навязчивой.

– Я знаю.

– К тому же я уверена, что доктор Огилви сможет тебе помочь.

Я объяснила Абалин, что никогда не говорила с доктором Огилви о Еве Кэннинг, изрядно ошеломив её этим признанием.

– Имп, как бы с ней ни обстояли дела на самом деле, тебе не кажется, что скрывать такие вещи от своего психиатра – это очень серьёзно? Разве ты не за это ей платишь?

– Я сомневаюсь, что она верит в призраков. И уж точно не в оборотней с русалками.

– Не всё ли равно, во что она верит? Ты понимаешь, что с её работой она успела наслушаться гораздо более странного дерьма?

Я сказала Абалин, что серьёзно в этом сомневаюсь.

– Слушай, что плохого она может тебе сделать? Разве ты что-то натворила? Судя по увиденному и твоим рассказам, мне кажется, если бы она собиралась тебе навредить, то давно бы уже это сделала.

Я хотела сказать ей, мол, хватит, пожалуйста, давай перестанем об этом говорить. Видимо, я разозлилась, либо просто хотела объяснить Абалин, что она не понимает – есть обычные чокнутые, а есть психи, которые верят в русалок, оборотней, единорогов, фей и прочую ерунду. Но я этого не сделала. Конечно, она заслужила право высказывать своё мнение. Я загремела бы в больницу или того хуже, если бы она вовремя меня не нашла. Если бы Абалин не озаботилась тем, чтобы прийти и проверить, что со мной происходит, а затем решила остаться рядом. И вообще, в глубине души я ощущала, что она, скорее всего, не ошибается насчёт доктора Огилви.

– Хорошо, – коротко ответила я.

– Хорошо что?

– Хорошо, я поговорю с ней. Я постараюсь подумать над идеей написать рассказ.

– И я буду рядом, если вдруг тебе понадоблюсь.

– Потому что тебе больше некуда идти.

– Господи, Имп. Нет, не потому, что мне некуда пойти.

– А что, разве не так?

Она ничего не ответила. На этом наш разговор закончился. Покачав головой, она вздохнула, потом взяла миску с хлопьями и коробку с хлопьями, встала и пошла на кухню. Я осталась