Карета на стоячих рессорах. XVIII в.

На придворных экипажах с английской упряжью красовались кучера и камер-лакеи в треуголках и алых ливреях с золотым позументом, украшенным черными орлами, с пелеринкой и белым пуховым воротником. В дождь ливреи были из белой блестящей клеенки, что было очень элегантно. Особенный был выезд у посланников: у кучера на спине армяка всегда был треугольник из золотого позумента, а верх шапки был голубой, бархатный и «рогатый», как бы «двууголка». Рядом с кучером сидел егерь с развевающимся плюмажем из петушиных перьев на треуголке и с широкой портупеей через плечо…» (39; 12). На дверцах дипломатических карет также помещались гербы иноземных государств. Придворные кареты использовались еще и в особенных случаях: «Это тоже была установленная с екатерининских времен традиция – катать институток в придворных каретах вокруг балаганов. В балаганную толпу их, конечно, не пускали, и из каретных окон, потихоньку от чинных классных дам, они посылали улыбки…» (95; 13). Особым образом вывозились на спектакли и прогулки и ученицы столичных театральных школ. «Огромные экипажи, называемые «допотопными ковчегами», вмещали шесть человек. Когда нас бывало больше, мы ехали в сопровождении двух классных дам, горничной и швейцара, сидевшего на козлах. В торжественных случаях нам подавали старинный рыдван на пятнадцать мест, очень длинный, с окошком в задней стенке. У театра были свои конюшни, и кареты заезжали за артистами, а также отвозили их домой после спектакля» (59; 64).

Городские мальчишки часто норовили вскочить на задок экипажа сзади кузова, чтобы прокатиться. Поэтому многие владельцы дорогих экипажей площадку сзади кузова оснащали гвоздями острием вверх. Это дало повод поэту Н. А. Некрасову сказать: «Не сочувствуй ты горю людей, не читай ты гуманных книжонок, но не ставь за каретой гвоздей, чтоб, вскочив, накололся ребенок…».

Небольшие двухместные кареты с закрытым кузовом, купе, использовались для поездок на близкие расстояния по городу, например, с визитами. На дальние расстояния, например, в имение, отправлялись в рыдване, тяжелой вместительной карете, обтянутой кожей, с дверцами и стеклянными окошками, с мягкими сиденьями спереди и сзади: в нем помещались не только многочисленное семейство, но и кормилица, горничная хозяйки. Изнутри рыдваны, или берлины, снабжались множеством карманов для дорожных мелочей, под сиденьями были ящики, а остальная кладь размещалась на крыше. В большом экипаже с раскладывающимися сиденьями, дормезе, можно было даже спать в дороге. Вообще дальние поездки больших бар превращались в целое мероприятие и устраивались целыми обозами. Вот как князь А. А. Щербатов описывал летние поездки своих родителей из Петербурга в «подмосковную»: «Выезжали мы в 2-х экипажах: желтом дилижансе с кабриолетом (кожаным подъемным верхом над двумя сиденьями на запятках. – Л. Б.); в нем помещалось молодое поколение до 6 человек внутри; и в дормезе – для отца и матери, с огромным кожаным чемоданом сзади. Спереди ехала перекладная с поваром Андреем, со складными деревянными кроватями и холодной провизией. Воспоминания об этой холодной провизии особенно живо сохранились в моей детской памяти; приезжая на ночлег, мы заставали ее уже расставленною на столе, рядом с кипящим самоваром… После ужина для отца и матери разбивались складные деревянные кровати… сестер с гувернанткой укладывали в одной комнате, на диване; мы же с Володей выпрашивали разрешение спать на сене» (156; 68). Да и как обойтись без всего этого: ведь только «до Москвы мы ехали не менее пяти дней». А затем – еще за Москву, за нынешнюю Кубинку – три почтовых станции.

Придворная карета

В Петербурге в ближайшие пригороды ходили омнибусы – грузные пузатые кареты с дверцей и подножкой сзади, где стоял или сидел кондуктор. Эти общественные экипажи, вмещавшие до 12 пассажиров, содержались купцом Синебрюховым. В 60-х гг. в столице курсировали изящные одноконные наемные кареты «Товарищества общественных экипажей»; оплата поездки была по таксе. Это были энглизированные повозки: лошадь в шорах и английской упряжи, кучер бритый, в сером цилиндре и гороховом пальто, с длинным бичом, напоминающим удочку, за что этих кучеров население прозвало «рыболовами». Общественным транспортом дальнего следования был дилижанс. Дилижансы или почтовые брики (брыки) курсировали по расписанию между большими городами по почтовым шоссе и трактам. В 1827 г. был впервые пущен почт-дилижанс по белорусском тракту от Петербурга через Могилев, Киев и Житомир до Радзивиллова, в 1840 г. открыта линия между Петербургом и Москвой, в 1842 г. между Москвой и Нижним Новгородом, продленная в 1844 г. до Казани. В 1851 г. было уже 17 линий движения почтовых брик. Дилижанс представлял собой запряженную шестериком лошадей тяжелую полурессорную карету с закрытым кузовом; на козлах и на особом сиденье на запятках открыто помещались еще наружные пассажиры, а на крыше укладывался багаж. Например, из Нижнего дилижансы ходили дважды в неделю, забирая по 18–20 пассажиров; плата полагалась «в местах, кои по 2 в ряд 85 рублей, в общей карете 75 рублей, а в кабриолете (т. е. на открытом воздухе) 65 рублей ассигнациями с персоны» (128; 427).

Почтовые тройки были более быстрым, хотя и менее удобным видом общественного междугороднего транспорта. Это были обычные кибитки на полозьях или колесах, запряженные тройкой почтовых, или ямских лошадей. Крестьянское население вдоль почтовых трактов и шоссе в начале XVIII в. было обращено в особую сословную группу ямщиков, государственной повинностью которых было содержание ямской почтовой гоньбы на собственных лошадях и в своих или частных экипажах, с перепряжкой лошадей на почтовых станциях. На выездах из губернских городов, у начала почтовых трактов, находились обширные ямские слободы с дворами казенных ямщиков, заполненными повозками и лошадьми; до сих пор память об этом сохраняется в названиях многих улиц, например, московских Тверских-Ямских. Проезжавшие по почтовым дорогам должны были брать на почтамтах и в почтмейстерских конторах подорожные грамоты с уплатой «прогонов», поверстной платы в зависимости от количества лошадей, которые выставлялись по чину пассажира. Можно было ехать в своем экипаже, можно брать ямскую повозку. На регулярно расположенных по столбовым (то есть измеренным и уставленным верстовыми столбами) трактам и шоссе почтовых станциях станционные смотрители вносили подорожные в шнуровую книгу и выдавали соответствующее количество лошадей, если они были, а прежние лошади с ямщиком отправлялись обратно с другими пассажирами. Почтовых лошадей на станциях обычно придерживали под курьерские и фельдъегерские тележки и под экипажи людей в высоких чинах, которые не стеснялись, в случае чего, кулачной расправы со смотрителями, которых их чин 14-го класса лишь формально освобождал от телесных наказаний; затем преимущественным правом на лошадей обладали служащие, проезжавшие по казенной надобности, что отмечалось в подорожных, и в последнюю очередь лошади давались под частных лиц, ехавших по собственной надобности, но зато плативших двойные прогоны. Так что поездки на перекладных почтовых лошадях были и не дешевыми, и длительными. Если же почтовые лошади были в разгоне, а ожидать их не хотелось (ожидание могло затянуться на два-три дня, пока проезжий не надоест смотрителю), можно было нанять тех же ямских лошадей по вольной цене у ямщиков, свободных от очередной поездки. Точно так же нанимали ямских лошадей и для поездки в сторону от почтового тракта или даже по самому тракту. Это называлось поездкой на «вольных» («обывательских») или «долгих». В ямской слободе пассажир договаривался со свободным от службы ямщиком и в его или своем экипаже неспешно отправлялся в дорогу. Ямщик устраивал пассажира на отдых не на станции, а у знакомых хозяев, где было гораздо удобнее, а в условленном месте передавал его другому ямщику. Такое путешествие было неспешным, но весьма удобным для привычных и непритязательных людей, особенно для тех, кто ехал в своем экипаже и с большой поклажей или суммой денег: ямщики, ценя свою репутацию, охраняли имущество пассажира.