Директор разложил оборудование по ящикам, пересчитал, убрал костюмы на вешалку. В его хозяйстве имелось восемь комплектов для подводной охоты.

Не хватало…

Восемь гидрокостюмов, восемь компрессоров, восемь свинцовых поясов и… семь подводных ружей.

Червоне посмотрел под столом, под шкафом – ничего.

– Это ищешь?

Он сразу узнал голос, а через секунду увидел нацеленное ему прямо в сердце оружие.

– Тебе следует бережней хранить оборудование и лучше натаскивать персонал. Нельзя оставлять без присмотра такие опасные сокровища.

Это продлилось три минуты. Одна понадобилась Червоне, чтобы решиться и заговорить, в оставшиеся две он признавался в невозможном, а выложив все как на духу, секунду ждал в надежде на прощение.

Он сразу понял, что откровенное признание не спасет ему жизнь, и вспомнил, как впервые увидел Анику в бухте Ресиза. Ей было двадцать три года, она читала «Письмо незнакомки» Стефана Цвейга и была хороша, как райский цветок, который никто не осмелится сорвать. Он рискнул и потом делал все, чтобы поразить ее воображение.

Палец нажал на спуск.

Будет ли Аника сожалеть о нем?

Гарпун воткнулся в сердце Червоне.

49

Значит, это и есть убийство?

Трястись от страха.

Подкрасться, выстрелить, смыться.

Считать проблему решенной.

Забыть.

Он спокойно сел и снова открыл дневник.

* * *

Среда, 23 августа 1989,

семнадцатый день каникул,

небо цвета «мертвая вода»

Я поднялась еще на несколько ступенек, чтобы лучше видеть, совсем как операторы, снимающие звездную пару. Теперь я смотрю на них «в три четверти». Останавливаюсь на расстоянии двадцати ступенек, различаю верхушку маяка, железные перила и два силуэта на фоне неба.

Две огромные тени.

Папа кажется великаном. Он в ветровке, флуоресцирующий капюшон напоминает целлофановый пакет, грозящий улететь. Я преодолеваю еще три ступеньки – беззвучно, как амбарная мышь, мне не привыкать, я умею быть самой ловкой шпионкой, хотя то, что сейчас выслеживаю, способно меня убить.

Она стоит напротив отца и одной рукой гладит его затылок, другую кладет на плечо, нет – хватает, чтобы удержать, не дать прыгнуть, сбежать, улететь. Снизу она тоже выглядит высокой, ростом с отца, хотя это всего лишь эффект перспективы.

Они целуются. В губы.

Как будто специально для меня, на тот случай, если остались сомнения.

Я слышу, как они обсуждают охотников из кемпинга и смеются. Надеюсь, под маяком есть подземный ход, ведущий в никуда. На потом. Еще две ступеньки. Если они опустят глаза, обязательно увидят меня, но опасности нет, эти двое слишком заняты друг другом. Сплетаются в объятиях, как приморские сосны корнями, чтобы противостоять ветру.

Я вижу ее впервые. Темноволосая, очень красивая, в длинном светлом платье, строгом, но сексуальном. Загадочная, волнующая, влюбленная. В точности такая, какими воображаешь любовниц, отчаянно чувственная, чтобы проще было ненавидеть…

Но мама не уступает ей в красоте.

Счет ничейный!

Я почти готова восхититься отцом – и восхищалась бы, если бы не чувствовала жгучего желания придушить родителя. Папулечку, торговца газонным покрытием, корсиканца – когда это выгодно, мужа и отца, если пожелает, покорителя сердец первейших красавиц.

Последняя ступенька…

Последняя, обещаю.

Я вижу одно колесо, другое, еще два, коляску целиком. И младенца. Я не сказала, что сразу его заметила.

Как можно пропустить такое?!

Я не очень умею определять возраст грудничков, но этому, на первый взгляд, несколько месяцев, меньше полугода. Поражает меня не ребенок, а то, что держит его на руках не сексапильная брюнетка.

Вы спросите: «А кто же тогда?»

Мой отец.

50

23 августа 2016

09:00

Клотильда уснула на «Арионе» глубоким сном. На рассвете, когда унялись гуляки на пляже Ошелучча, погасли огни «Тропи-Каллисте», Мария-Кьяра надела пеньюар, а последние звуки музыки техно смыло волнами, и они растаяли, растворились.

«Арион» тихонько покачивался, баюкая единственную пассажирку, укрывшуюся старым грязным одеялом, пахнущим йодом и мазутом.

Клотильда долго лежала на спине, смотрела на звезды и представляла, что Пальма переселилась жить на астероид. Интересно, мама иногда спускается на Землю? Или, устав исследовать черные дыры, образовавшиеся после Большого Взрыва в ущелье Петра Кода, она провалилась в небытие?

Ее разбудил мобильник.

Наталь!

Мерзавец бросил ее и отправился к жене, поджав хвост. Вернее, плавник. А она осталась на судне, и ее мечты пропахли мазутом и пометом чаек. Когда-то давно его напугал призрак архитекторши, теперь – живая женщина. Клотильда была готова сунуть нос во все закрытые дела, отдать все, что имела, стать адвокатом его исковерканной судьбы, но появилась слишком поздно, опоздала на тридцать лет.

Наталю хватило воспитанности позвонить и извиниться.

– Клотильда, это я. Мой тесть хочет тебя видеть.

Странный способ извиняться!

– Сержант Гарсия? Где? В его «джакузи»?

Клотильда окончательно проснулась. Вокруг плескалась и хлюпала о борт лодки вода, она чувствовала себя легкой, свободной и была готова поднять якорь «Ариона».

– Нет, у меня. В Пунта Росса.

«Пошутить, что ли?» – подумала она и спросила:

– Ты сообщил, что отсылаешь его дочь и просишь моей руки?

– Мне не до смеха, Кло. Сегодня утром произошло убийство. В кемпинге.

«Валу!» – подумала Клотильда, судорожно вцепившись в грязное одеяло.

– Убили Червоне Спинелло, – продолжил Наталь.

Она прижала вонючую тряпку к лицу.

Червоне оболгал ее брата Николя. Скорее всего, именно он испортил машину родителей, а теперь умер и унес в могилу ответы на вопросы.

Клотильда едва сдержала рвотный позыв, рот наполнился едкой слюной. Пальцы, руки, все тело пахло мазутом, солью и дерьмом. «Арион» качнуло, и ее затошнило еще сильнее.

– Выстрелили из подводного ружья, вогнали гарпун в сердце. Спинелло умер на месте. Тесть должен сообщить нечто важное о твоей семье. Конфиденциально. Прежде чем тебя вызовут в жандармерию.

– Я спала на «Арионе». Одна. Так что вряд ли сумею помочь легавым в поисках убийцы.