Фронтиний с улыбкой взял у трибуна стопку бумаг.

– Кому бы я поручил рассчитать, какую сумму шайка мошенников задолжала императору? Конечно, Морбану, кому же еще! Пусть бы им двигали зависть и жадность, зато он, как хорошая ищейка, откопал бы все до последнего сестерция. А затем я попросил бы проверить полученные цифры парочке его сослуживцев, дабы убедиться, что этот паршивец не нашел способ соскрести остатки себе в кошелек.

Сказав это, Секст ушел. Скавр же послал за Марком и Канином, причем Квинта он поприветствовал гораздо теплее, чем накануне.

– Отличная работа, префект. Ты раскопал воровство таких масштабов, в какие я сам никогда бы не поверил, не имей я убедительных свидетельств.

Канин поклонился. Впрочем, лицо его оставалось хмурым.

– Трибун, мне не слишком весело от того, что я все-таки оказался прав. Но, как ты только что сказал, по крайней мере злоумышленники в наших руках, а награбленное ими вскоре вернется законному владельцу. Что ты намерен делать с деньгами?

Скавр пожал плечами.

– Проще всего перекинуть решение этого вопроса на ближайшего легата. Командующий крепостью Бонна наверняка найдет им хорошее применение, учитывая, что на него возложена обязанность держать в узде германские племена. Как только деньги будут ему переданы, дальнейшая их судьба меня не волнует. Он может поступить как угодно: отправить их в Рим, закопать на черный день или осыпать ими половину племенных вождей на севере, чтобы те оставались на ножах со второй половиной. Главное, меня это больше не касается.

Квинт ответил Рутилию улыбкой.

– Такие деньги всегда притягивают к себе ненужное внимание. Как я понимаю, тебе не терпится сплавить их в крепости Ренуса?

Трибун задумчиво провел рукой по волосам.

– О, Митра, мне срочно нужна баня! – произнес он и рассеянно кивнул. – Да, как только все деньги будут у нас, я отправлю первую когорту на восток. После чего вновь займусь нашим старым врагом Обдуроном.

Канин одобрительно кивнул:

– Могу я сделать одно предложение?

– Какое именно, префект?

– Вчера поздно ночью прибывший всадник предупредил меня, что по дороге со стороны Букового леса движется обоз с зерном. Почти двести груженных зерном подвод – великий соблазн для Обдурона. Если этот негодяй, как он утверждает, в курсе всех наших дел, ему станет известно, что сегодня днем обоз пройдет мимо его леса. Так не послать ли нам ему навстречу приличное войско, чтобы отбить у него желание покуситься на это зерно?

Скавр устало кивнул:

– Это был бы отличный шанс для моего примипила выманить бандитов из леса на открытую местность и дать им однозначно понять, что хозяева здесь мы, а не банда оборванцев, грабителей и дезертиров. Я дам Фронтинию столько солдат, сколько потребуется, чтобы навсегда выбить эту идею из головы Обдурона. – Рутилий встал, давая Квинту и Марку понять, что совещание закончилось. Они уже направились к двери, но он на миг задумался, а затем принял решение. – Есть еще кое-что, префект.

Канин обернулся и вопросительно посмотрел на Скавра. Марк Трибул остановился рядом с ним.

– Думаю, за последний день ты с лихвой доказал свою честность, – сказал Рутилий. – С твоего позволения, я избавляю тебя от общества моего центуриона. Я уверен, что для него это поручение было столь же тягостным, как для тебя – быть постоянно под наблюдением. Да и вообще, у меня для него есть другое дело, более соответствующее его талантам.

Канин развел руками – мол, как скажешь, трибун.

– Общество центуриона Корва никогда не было мне в тягость. Скорее наоборот. Его идея использовать раненых солдат для сбора нужных тебе сведений о мошенничестве с зерном была просто блестящей. Но если у тебя есть лучшее применение его талантам, так и быть, я отпускаю его. При этом я готов всегда оказать ему помощь в новом деле, если таковая потребуется, – сказал Квинт. На губах его теперь играла легкая улыбка. – Как, например, тебе мой проводник Араб?

Скавр холодно покачал головой.

– На мой взгляд, ты слишком проницателен, префект Канин. Пусть центурион Корв сам решает, какая помощь ему нужна. Что же, господа, позвольте мне завершить нашу встречу. Думаю, после сегодняшней напряженной ночи мне не повредит хорошая баня.

Держа руку на рукоятке кинжала, Юлий шагал рядом с Петром, пока солдаты сопровождали того назад, до «Синего вепря». Как только они свернули в переулок, в котором располагался лупанарий, молчавший до этого бандит остановился и с холодной улыбкой посмотрел на своего спутника.

– Если ты хочешь выпустить мне кишки, то это твой последний шанс, центурион. Разве тебе не хочется вспороть мне живот и бросить умирать на улице медленной мучительной смертью на глазах у прохожих? Скажи, что мешает тебе так поступить?

Юлий покачал головой:

– Я обещал трибуну, что не стану марать о тебя руки. И я сдержу слово.

Арестованный злобно ухмыльнулся:

– Сдержишь, говоришь? Даже если я дам тебе повод убить меня? Домашний арест в «Вепре» – не такая уж и страшная вещь. У меня там хороший запас вина и шлюх, чтобы не скучать. Да и золотишка мне тоже хватит, до тех пор, пока вы, болваны, не уберетесь отсюда, и тогда я возобновлю свои дела, как будто вас тут и не было. Кроме того, там есть одна шлюха, которую я намерен пользовать постоянно. И когда я буду иметь ее сзади, намотав волосы на кулак, я буду выкрикивать твое имя, чтобы она помнила, чего ей не хватает. – Петр с недобрым прищуром посмотрел на центуриона и одобрительно кивнул головой. – Ты ведь и впрямь хозяин своего слова, не так?..

Кулак Юлия не стал ждать, когда он договорит. Бывший помощник прокуратора пошатнулся и упал навзничь на булыжную мостовую. Из его глаз посыпались искры, а из разбитого носа брызнула кровь. Центурион вытащил из-за пояса кинжал, перешагнул через поверженного бандита и присел рядом с ним на корточки.

– Трибун Скавр разрешил мне два удара. Причем ко второму прилагается устное сообщение. Если только ты посмеешь высунуть нос наружу из дома, часовые имеют приказ проткнуть тебя копьями. И я прослежу, чтобы в караул выставили самых жестоких парней. Правда, я прикажу им лишь ранить тебя, а потом позвать меня. Когда же я приду, ты проведешь последние мгновения жизни в обществе вот этого моего маленького друга. – Юлий показал Петру кинжал и даже пару раз повернул его, чтобы поймать острым как бритва лезвием солнечный зайчик, а затем приподнял на арестованном тунику и, приставив острие к его мошонке, слегка надавил на нее. – Первым делом я отрежу твои причиндалы, – процедил он сквозь зубы, – и заставлю тебя смотреть, как их сожрут бродячие псы.

Петр не стал вступать в пререкания и медленно кивнул, поняв по ярости в глазах Юлия, что сегодня ему лучше придержать язык.