В первоначальном арабском варианте «Пикатрикса» магический город назывался не Адосентин, но Аль-Ашмунайн. Такое место действительно существует в Среднем Египте. Город стоит на берегах Нила, где есть изобилие растительности, рыбы и фауны, и в древности он действительно мог считаться подобием рая. Это был главный культовый центр Тота/Гермеса в греческую и римскую эпоху,[714]и там некогда стоял знаменитый храм, посвященный Тоту.[715]По этой причине греки называли его Гермополем, то есть городом Гермеса. По-египетски он назывался Кмун, что значит «восемь», очевидно, в честь группы из восьми богов (огдоада), существовавших до сотворения мира.[716]

Мы не можем быть уверены, что авторы «Пикатрикса» имели в виду Кмун/Гермополь/Аль-Ашмунайн, когда рисовали свое видение магического талисманного города Гермеса Трисмегиста. Проблема в том, что Адосентин, судя по его описанию, не похож ни на один реальный город Древнего Египта, где, безусловно, существовало множество «храмов Солнца», самыми знаменитыми из которых были Гелиополь на севере и Луксор-Карнак на юге. Термин агимунайн в оригинальном тексте «Пикатрикса» мог также быть искажением от Am Shams, что означает «Глаз Солнца» — название, до сих пор используемое египтянами для обозначения района Гелиополя.

Но в действительности нас не так интересует вполне возможная связь талисманного города из «Пикатрикса» с реальными священными городами Древнего Египта. С нашей точки зрения, гораздо более важное значение имеет его роль как архетипа или плана для городов, которые предстояло построить или перестроить в будущем, включая столицы Британии, Италии, Франции и США. В следующих главах мы покажем, что в каждом из этих городов значительные монументы, архитектурные сооружения, а иногда даже уличные планы целых кварталов соответствуют тайной герметической схеме.

Если мы правы, то вышли на след «Организации», которая в течение столетий вела тайное существование и осуществляла свои цели, выполняя масштабные проекты оккультного городского планирования, «скрытые» от общественного внимания. Для того чтобы понять, зачем кому-то понадобилось столь грандиозное мероприятие, мы сначала должны изучить герметическую религию, которая стоит за замыслом магического города Адосентина.

«Божественный город был построен для меня… Я знаю это и знаю его название…».

Книга Мертвых, глава 109[717]

«Я вошел в город Бога — регион, существовавший в первозданное время…»

Книга Мертвых, глава 183[718]

«Вход в город закрывает огонь… Бог создал его для тех, кто добровольно последует в его свите… Он сделал город так, что может жить там по своей воле, и никто не может войти туда, иначе как в день великих преображений…»

Книга Мертвых, глава 149[719]

Специалисты, изучающие древнюю литературу, часто утверждают, что не существует прочной генетической связи между известными религиозными текстами Древнего Египта (охватывающими период примерно от 2300 года до н. э. до начала нашей эры) и герметическими текстами, составленными в Александрии Египетской примерно от начала нашей эры до 300 года н. э. «В герметических текстах наблюдается отсутствие терминов египетской мифологии, литургии и священного знания, — объясняет Тобиас Чартон, — на самом деле мы ничего не узнаем о египетской религии за исключением самых общих мест, которые, вероятно, не станут откровением для обычного читателя туристического путеводителя по современным памятникам Древнего Египта».[720]

Научный разбор «Герметики» начался с работы Исаака Казобона (1559–1614), который на позднем этапе своей жизни успешно продемонстрировал, что ни один из входящих в нее текстов не мог быть написан древним египтянином по имени Гермес Трисмегист, в противоположность широко распространенному убеждению после их повторной находки в 1460 году. Со знанием дела проанализировав тексты, он справедливо датировал их раннехристианским периодом (I–III века н. э.) и таким образом как будто «развенчал» представление о том, что они были созданы в эпоху Моисея или еще раньше. Прошло много лет, прежде чем находки Казобона были полностью приняты, что лишило герметические тексты той ауры престижа, которой их наделяла ложная древность. Неизбежным результатом было то, что в следующие 150 лет «герметические сочинения во многом утратили свой интерес для людей и едва не были преданы забвению».[721]

Возобновление научного интереса к «Герметике» в 1960-х годах почти исключительно было связано с именем Фрэнсис Йейтс, чьи работы мы часто цитируем в этой книге. Сделав Гермеса крупной фигурой в ряду предшественников научной революции и провозвестником эпохи Возрождения, она способствовала тому, чтобы герметические сочинения снова стали «необходимым чтением для многих людей, изучающих историю ранней и современной мысли и науки».[722]

По мнению Йейтс, Казобон в своем разоблачительном трактате XVII века выплеснул вместе с водой и младенца. Тексты действительно происходили не из Древнего Египта — в этом Казобон был совершенно прав. Тем не менее «египетская иллюзия», вводившая в заблуждение ученых Академии Медичи и их преемников по всей Европе в течение почти 200 лет, придала герметическим текстам достаточную силу убеждения для того, чтобы вызвать глубокие перемены в мировоззрении людей и в их понимании человеческого предназначения.[723]

Сохранение сути

Аргумент о необходимости прагматичного изучения влияния герметических текстов независимо от дискуссии об их древности снова сделал эту тему достойной обсуждения в академических кругах, но не пролил свет на происхождение самих текстов. Нам остается поверить, что эти поразительные изощренные сочинения появились в полностью готовом виде из ниоткуда в первые три столетия нашей эры. Таким образом, нам предлагают признать, что «точное происхождение философской «Герметики» в значительной степени остается загадкой».[724]