Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В юности мы порой отвергаем и подавляем эмоции, вызывающие неудовольствие авторитетов, и сотрясаем тем самым баланс своего «я». Для ребенка такое подавление имеет функциональную полезность – это качество, необходимое для выживания, и намерение ребенка – жить успешнее или, по крайней мере, максимально ослабить негативные ощущения. Со временем, однако, мы расплачиваемся за свой конформизм самоотчуждением, искаженным восприятием и другими подобными симптомами.
Уделом тех, кто в юности испытывал душевную боль и отторжение, становится политика самозащиты – отвергать других первым. Конечно, к счастью она не ведет, и все-таки ее цель – не вызвать страдания, а ослабить их.
Стратегии выживания, которые не служат нашим интересам, а, напротив, наносят нам ущерб, но за которые мы все же цепляемся, как за бревно в бурном море, психологи именуют невротичными. Те же, что отвечают нашим интересам, называются «стратегиями правильной адаптации» – например, ходить, говорить, думать, зарабатывать на жизнь.
Клиенты порой сильно стыдятся своих дисфункциональных реакций на жизненные вызовы. Они не рассматривают свое поведение с точки зрения предполагаемой полезности. Они осознают свои робость, избыточную агрессивность, отторжение человеческой близости или компульсивную сексуальность, но не их корни. Они не понимают потребностей, которые слепо пытаются удовлетворить. Стыд же и вина не облегчают задачу исправить это состояние, а наоборот, усугубляют ее. Поэтому один из способов поддержать самооценку – это разъяснить клиентам стратегии выживания, помочь понять, что худшие из ошибок являются не чем иным, как неудачными попытками самосохранения. Самоосуждение необходимо осознать, чтобы избавиться от него. После этого человек способен думать о решениях, более соответствующих его нуждам. «Если то, что вы предпринимаете, не работает, готовы ли вы рассмотреть более конструктивные варианты? Готовы ли в качестве эксперимента попробовать что-то новое?»
ИНТЕГРАЦИЯ СУБЛИЧНОСТЕЙ
В основу моего подхода заложены два метода – метод завершения предложений[58] и работа с субличностями. О последней мы сейчас и поговорим.
При рассмотрении второго столпа самооценки – практики самопринятия – я говорил о необходимости принять «все части» своей личности: мысли, эмоции, действия и воспоминания. Однако «части» нашего «я» включают реальные субэго с собственными ценностями, взглядами и ощущениями. Я имею в виду не патологическое расщепление личности, а нормальные составляющие человеческой психики, существования которых большинство из нас не осознаёт.
Для психотерапевта, желающего помочь клиенту в развитии здоровой самооценки, понимание динамики субличностей является великолепным инструментом. Но пациенты нечасто готовы по доброй воле ступить на эту неведомую территорию.
Концепция субличностей почти так же стара, как и сама психология, и в трудах многих авторов можно найти тот или иной ее вариант. Суть ее в понимании, что однозначный взгляд на наше эго, согласно которому в каждом индивиде живет только одна личность с одним набором ценностей, восприятий и реакций, является избыточным упрощением человеческого бытия. Но если отойти от подобного обобщения, можно сказать, что психологи абсолютно по-разному понимают проблему субличностей и работу с ней в рамках психотерапии.
Моя жена и коллега Деверс Бранден первая убедила меня в значении концепции субличностей для самооценки. Она начала разрабатывать новаторские методы выявления интеграции этих «частей» за несколько лет до того, как этот предмет всерьез заинтересовал меня. Наша практика основана на наблюдении: субличности, которых не признают, отвергают или подавляют, превращаются в очаги конфликтов, нежелательных чувств и неадекватного поведения. А субличности, которые признаются, уважаются и встраиваются в единую личность, становятся источниками энергии, богатства эмоций, расширения возможностей и продуктивного восприятия собственной индивидуальности.
Эта тема очень обширная, поэтому здесь мы ее только коснемся.
Начнем с самого яркого примера. Помимо взрослого эго, которое мы определяем как «кто я есть», в нашей душе живет и детское эго – живое олицетворение ребенка, которым каждый из нас когда-то был. Если рассматривать его как наше потенциальное осознание, состояние ума, куда каждый порой убегает, эта детская система координат и набор реакций представляют собой долговечный компонент нашей психики. Возможно, мы давно подавили в себе внутреннего ребенка, его чувства, восприятия, нужды и реакции, впав в заблуждение, гласящее, что это «убийство» необходимо для перехода во «взрослость». Однако человек не способен достичь цельности, не воссоединившись и не сформировав сознательных и благожелательных отношений с «внутренним ребенком». Это понимание чрезвычайно важно для развития зрелой личности.
Я не раз наблюдал, как взрослые, не желающие примириться с «внутренним ребенком», пытаются обрести исцеление извне, от других людей. Но эта помощь никогда не срабатывает: отношения нужно налаживать между взрослой и детской субличностью, а не между собственным эго и окружающими. Человек, всю жизнь проживший с болезненным чувством отторжения, вряд ли способен осознать, что проблема загнана глубоко внутрь и что суть ее – самоотторжение, отторжение «внутреннего ребенка» взрослым эго. Именно поэтому рану не исцелить никаким внешним одобрением.
Итак, что означает термин «субэго», или «субличность»? (Их можно употреблять как синонимы.)
Субэго, или субличность, – динамичный компонент человеческой психики, для которого характерны отчетливые представления, понятия о ценностях и собственная «персональность». Субличность может в той или иной степени определять реакции человека в данный конкретный момент; человек может более или менее ее осознавать, принимать и предпочитать. Субличность в известной степени встроена в психологическую систему индивида, развивается и меняется с течением времени. (Я называю субэго динамичным, поскольку оно активно взаимодействует с другими компонентами психики и не является исключительно пассивным хранилищем неких качеств.)
Детское эго – компонент психики, «личность» ребенка, которым человек был когда-то и для которого свойственен детский набор ценностей, эмоций, потребностей и реакций. Это не обобщенный образ ребенка и не универсальный архетип, но конкретный, существовавший в прошлом ребенок, уникальный для истории развития индивида. (Эта сущность очень сильно отличается от «детского эгосостояния», принятого в транзакционном анализе[59], где используется обобщенная модель.)
Около двадцати лет тому назад на семинаре по самооценке я предложил присутствующим упражнение. Суть его заключалась в налаживании воображаемого контакта со своим «внутренним ребенком». После семинара ко мне подошла одна из участниц и сказала с горькой нервической усмешкой: «Хотите знать, что я сделала, осознав, что ребенок, который сидит под деревом и ждет меня, – это мое собственное пятилетнее “я”? Я представила, что под деревом течет река, и утопила в ней ребенка».
На этом примере я