– Ты понимаешь, надеюсь: все это исключительно между нами.

Олега распирало от предчувствия грандиозной сенсации. Сам я отнесся к его рассказу с большой долей скепсиса. Я нисколько не сомневался, что если даже такой проект действительно существует, то он представляет собой очередной мыльный пузырь, нечто вроде карикатурно известных «инновационных фильтров», которые, по идее, должны были обеспечить всю страну чистой питьевой водой (производство этих фильтров лоббировал тогдашний председатель Госдумы, великого ума человек). И вообще я, хоть специально политикой не интересовался, но, невольно анализируя текущие новости, догадывался, почему у нас возникают такие проекты: российская экономика протухает, мы все больше отстаем от развитых западных стран, что с этим делать наша власть понятия не имеет, но и уйти, уступить место более дееспособной команде не в состоянии, слишком уж приросли они к хлебному месту, рассчитывают на чудо, жаждут найти палочку-выручалочку, такую, чтобы взмахнул ею: бумс-бамс-блямс! – и все в шоколаде, а что шоколад этот пахнет дерьмом, неважно, они одного цвета, с горних высот оттенков и консистенции не различить, к тому же у них там все пахнет дерьмом.

Примерно в таком духе я и высказался. К сожалению, мои аргументы никакого впечатления на Олега не произвели. Несмотря на профессиональный журналистский цинизм, который он уже в значительной мере обрел, сохранилась в нем какая-то по-детски восторженная наивность, вера в гномов и эльфов, вера в то, что волшебные палочки действительно существуют. На словах он в этом, конечно, ни за что не признался бы, но в душе, как я понимаю, все равно, улыбаясь, тянулся к таким чудесным, таким восхитительным, мгновенно преображающим жизнь бумс-бамс-блямс!..

В общем, ни о чем в тот день мы с Олегом не договорились. Он ушел, слегка раздраженный моим «тупым, консервативным упрямством». Интересно, что эпидемия вскоре действительно разразилась и действительно введены были и ношение идиотских масок, и закрытие школ, и отмена массовых мероприятий, и еще множество социальных аттракционов в таком же духе. Моего мнения, впрочем, это не поколебало. Я все же историк, умею работать с источниками и, просмотрев соответствующую литературу, выяснил, что эпидемиологи подобную ситуацию и без всякого «Аргуса» уже давно предсказывали. Другое дело, что на их прогнозы никто внимания не обращал. Да и меры, например во время гриппа «испанки» в начале двадцатого века, кстати эпидемия тогда была посильней, принимались аналогичные. Единственное, что в те времена не было интернета, а потому и не полыхала по миру такая чудовищная истерия, раздуваемая к тому же фармацевтическими корпорациями. Мне даже казалось, что нынешняя пандемия вызвала тихую радость у властей многих стран: на нее можно было списать все их промахи и ошибки, все нелепости, которые они, сами не понимая как, успели нагородить, а главное – под предлогом заботы о здоровье людей запретить – временно, временно, разумеется! – все протестные акции, о чем, по-моему, втайне мечтает всякая власть.

В следующий раз мы встретились с Олегом лишь месяцев через десять. Был уже поздний ноябрь, сумерки, моросил мелкий дождь, я выбрался из метро и, с наслаждением содрав с себя маску-намордник, зашагал в сторону дома, когда он внезапно, словно призрак, сгустившийся из темноты, взял меня под руку:

– Спокойно, не дергайся… Мы просто прогуливаемся…

– Привет!.. Давно не виделись. Куда ты исчез? – удивленно спросил я.

– Куда исчез – это неважно. Такая просьба: не мог бы ты подержать у себя папку с моими материалами?

И далее он торопливым шепотом объяснил, что это сведения по проекту «Аргус», о котором мы с ним говорили зимой. Аутентичная копия. Хочется, чтобы был еще один экземпляр у надежного человека.

– Мало ли что… На всякий случай.

– Да пожалуйста, – сказал я, думая, что Олежек все-таки немного свихнулся.

– Должен предупредить: это может быть… довольно рискованно.

Я пожал плечами:

– Ладно, рискну.

– Тут распечатки и флешка. Не копируй ничего на компьютер. И, ради бога, никому ни полслова. Я не преувеличиваю, отнесись серьезно, прошу…

И, сунув мне в руки бумажную канцелярскую папку, он исчез так же бесшумно, как появился. Свернул в затянутый моросью переулок.

Эта была наша последняя встреча.

Больше я Олега Комарова не видел.

Через неделю появилось известие о его смерти. В ленте новостей, которую я просматриваю, этому было посвящено несколько строк: «В Петербурге погиб известный журналист»… Никаких подробностей, обычное дорожно-транспортное происшествие; никаких намеков на расследование, которым он занимался.

Сомкнулась вода забвения.

Только тогда я развязал тесемки на папке, которую Олег мне передал.

Честно признаюсь: ничего подобного я не ожидал. Вольно или невольно, но материалы были подобраны так, что выстраивался из них жесткий, чуть ли не детективный сюжет. Это было захватывающее чтение. Я листал страницы, и передо мной разворачивалась удивительная история, более приличествующая, по-моему, жанру фантастики: внезапное озарение некоего политолога по фамилии Грелин, создание группы визионеров – людей, способных предчувствовать будущее, первые их инсайты, «трансцензусы», получившие подтверждение в текущих событиях, таинственный «Флигель номер четыре», скрытый от посторонних глаз, внезапный тупик в работе, бессилие, когнитивная исчерпанность этих визионеров, зловещий доктор Салаев со своей фармацевтикой, костер, на котором они все должны были сгореть дотла, чтобы пламенем взрывающегося сознания осветить пространства грядущего…

Я не знал, верить этому или не верить. Слишком уж навороченным, словно во второсортном триллере, все это выглядело. Однако меня, как молния, пробила одна деталь. Фигурировал в группе «Аргус», наряду с прочими, некий персонаж, псевдоним – Профессор, в тексте приводились его пространные рассуждения. Так вот, пара фрагментов из них показалась мне странно знакомой; и действительно, слегка прочесав интернет, я обнаружил их в публикациях некоего П. Г. Светлакова (культуролог, профессор, доктор наук) и даже вспомнил, что мы с ним поверхностно контактировали на каком-то прошлогоднем симпозиуме. В сообщениях информатора (приятельницы Олега) Светлаков был отмечен живым и здоровым вплоть до конца ноября, между тем биографическая справка на официальном сайте указывала, что Павел Георгиевич Светлаков еще в августе скончался от заражения коронавирусом.

Ничего себе получился кульбит.

Вопрос теперь был: что мне теперь со всем этим делать? Передать в прессу? Но ведь кроме трех десятков машинописных страниц никаких доказательств существования проекта «Аргус» у меня не было. Да и какую прессу это заинтересует? Выложить материалы со своими комментариями в интернет? Но в интернете и без того хватает всякого бреда; вряд ли еще одна конспирологическая гипотеза вызовет сколько-нибудь заметный общественный резонанс.

Несколько дней я пребывал в тягостных размышлениях.

Проблема, впрочем, решилась сама собой.