Несмотря на снег и ветер, Всеслав упорно шагал вперед. Позади остались последние, покрытые белым ковром деревенские угодья, длинные заброшенные сараи — с дороги пришлось свернуть на протоптанную в глубоком снегу тропинку. Вокруг мело, на расстоянии нескольких метров было уже трудно различить, что впереди: куст, дерево или человек. Чем дальше сыщик уходил от деревни, тем плотнее становилась снеговая завеса, словно он пробирался не к обрывистому речному берегу, а двигался в безграничной, сплошной белесой мути в никуда, в безвременье…

В какой-то момент ему нестерпимо захотелось оглянуться, будто кто-то подстерегал каждый его шаг, сопровождал цепким, злым взглядом. Хотя… кому тут быть-то? Место безлюдное, непогода нарастает. Да и видимость практически нулевая: оглядывайся по сторонам, сколько душе угодно, — ничего дальше своего носа не узришь.

Смирнов миновал ельник, березовую рощу и свернул вправо, как велел ему мужичок-попутчик. Тропинка стала уже, глубже, петляла и уводила, как чувствовалось, к берегу реки. Деревья стали попадаться редко, начались пологие подъемы и спуски. Ветер задул сильными, резкими порывами, швырял в лицо снег, рвал с головы шерстяную шапочку, — похоже, заветный обрыв рядом. Только бы не заплутать среди этой холодной, заунывно поющей белизны.

Тропинка исчезла… истончилась и оборвалась, потерялась. Где-то впереди или сбоку должна была быть река. Горизонт стерся, смешался с небом и землей. Ничего не оставалось, как двигаться наугад… куда выведет. Смирнов так и поступил, полагаясь на свое чутье, внутреннее ощущение направления и удачу. Он невольно замедлил шаги, мысленно взывая к покровителю одиноких путников. Есть ли такой в многочисленной божественной иерархии?

Дерево возникло неожиданно, вынырнуло из снегового морока как грозный призрак разбойника Кудеяра, — огромный, теряющийся верхушкой во мгле ствол, растопыренные крючковатые ветви. Ветер внезапно стих, и только сыпались и сыпались с неба, мелькали, плясали, бесновались вокруг снежные хлопья. Всеслав резко, широко шагнул, задрал голову… оступился и съехал чуть вниз; попытка удержаться привела к новому скольжению. Наконец ноги поймали устойчивую твердь, закрепились. Сразу обдало жаром, взбурлила от выброса адреналина кровь, под курткой по спине побежала струйка пота. Не хватало еще свалиться с обрыва!

Снизу дохнуло бездной, невидимой, но угадываемой пустотой, таящей в себе опасность. Разумеется, это не горное ущелье, не трещина в скале и не разлом ледника где-нибудь на Памире — все равно мало приятного рухнуть и покатиться, не ведая куда.

Сыщик осторожно, стараясь не потерять хрупкого равновесия, поднял голову, прищурился и взглянул вверх. Во время скольжения он обрушил своим телом снежные наносы, и теперь на белом фоне отвесной береговой кручи образовалось темное пятно. Что это? Большой камень? Дыра? Отверстие… точно. Неужто один из входов в каменоломни?

«Допустим, — подумал он. — Как бы там ни было, сейчас туда не полезешь. Это безумие, карабкаться вверх при плохой видимости, без всяких подручных средств, да еще по оползающему покрову. Наверное, здесь могли образоваться снежные карнизы, — если на них наступишь, сорвешься, а там кто его знает что? Могут камни торчать, едва припорошенные снегом, может лед у берега проломиться. Черт знает, какая тут глубина реки?»

Ледяное купание в сгущающихся сумерках, в метель, в незнакомом пустынном месте совсем не прельщало сыщика.

Снова появилось чувство, будто за ним наблюдают. Чертовщина какая-то! Зачем он вообще сюда забрался? Ну, обрыв, ну, дерево… впечатляет, надо признать. А дальше что? Ну, обнаружился под осыпавшимся снегом вход в каменоломню… так летом все эти дырки, ведущие в недра высокого берега, видны как на ладони. Если их кусты не скрывают. Сейчас-то голо, а в теплое время года картина другая. Все равно местные мальчишки небось не раз туда лазали; надо бы их расспросить.

— Пора уходить, — прошептал он непослушными от холода губами.

Но как, куда двигаться? Вниз? Исключено. Вверх? Далеко не лучший вариант. Смирнов, потоптавшись, нащупал ногами опору — там, где он стоит, наверное, есть узкая боковая терраса, уступ: по нему и придется идти.

Он осмотрелся — темнело, снег летел в лицо, набивался за воротник, ветер крепчал. Медлить не стоит! Пришлось достать из кармана нож, на всякий случай. Не ледоруб, но поможет в критической ситуации. Собравшись с духом, сыщик решился и сделал несколько шагов по уступу… Вьюга взвыла, налетела раненым зверем, ударила в спину. Будто чья-то невидимая рука с размаху толкнула Смирнова вниз, он еще успел повернуться, взмахнул ножом, пытаясь закрепиться… неудачно, потерял равновесие и полетел, взметая белые клубы, увлекая за собою целые пласты нетронутого, девственного снега…

Москва

Рана на теле Стаса заживала быстро, буквально по часам, чего нельзя было сказать о ране душевной.

Как и всякий обычный человек, не привыкший к экстремальным ситуациям, живущий размеренной, предсказуемой и относительно безопасной жизнью, после покушения он впал в состояние шока, сменившееся апатией. Вообще-то жителя такого мегаполиса, как Москва, опасности подстерегают на каждом шагу — техногенные и транспортные аварии, климатические отклонения, плохая экология, постоянный стресс, угроза криминального нападения, к которой в последнее время прибавился терроризм, — все это Стас понимал. Если учесть еще вирусы и другие болезни, в любой момент способные поразить организм человека и разрушить его здоровье, картина вырисовывается печальная, даже трагическая.

Но городской обитатель оказался закаленным и стойким, привыкшим выдерживать физические и психические нагрузки, дышать отравленным воздухом, поглощать некачественную пищу, противостоять болезням и не замечать нависших над ним опасностей. Жители городов выработали своеобразный иммунитет, невосприимчивость к тотальной угрозе.

До некоторых пор Стас не задумывался, что конкретно с ним может произойти нечто страшное и… необъяснимое с точки зрения обывателя, — а попросту, кто-то захочет его убить! Прямо в метро, куда ежедневно спускаются тысячи людей, чтобы добраться до работы или до дома, в театр, в парк, на рынок… куда угодно. А главное, за что его, Стаса Киселева, убивать? По каким таким причинам другой человек решил свести с ним счеты? Кому Стас перешел дорогу? Собственного бизнеса он не вел, на чужих женщин не заглядывался, ни с кем серьезно не ссорился, от политики старался держаться подальше. Неужели… существует-таки проклятие, которое способно наслать на любого из нас даже древнее, забытое божество? Молох, например. Смешно? Это пока смерть не подойдет вплотную, не обдаст мертвящим холодом и не заглянет в глаза. Тут-то спасует любой оптимист, скептик, любой Фома неверующий прикусит язык.

— Хорошо рассуждать о таких вещах, когда они не касаются непосредственно тебя, — шептал, глядя в потолок, Киселев.

Самое странное, он даже не помнил удара, едва не отнявшего у него жизнь. В первый момент боли не было, только толчок развязного, крикливого мужика, так не понравившегося ему. А ведь не окажись рядом того буяна и скандалиста с громоздким, тяжелым рюкзачищем на спине, лежать бы Стасу не в своей комнате, куда мать, вытирая слезы, приносит ему в постель бульончик и котлетки, а на кладбище, в твердой, промерзшей насквозь земле.