Человек – порождение своего окружения, сенсей, в некоторых особых обстоятельствах трус может стать храбрецом, разбойник может творить добрые дела, даже скупой, который волоска своего не вырвет для других, тоже может не пожалеть никаких денег. Появление Чэнь Мэй и то, что она решительно взяла все на себя, повергло меня в смущение, а это смущение обратилось в преданность долгу. А преданность долгу требует быть щедрым. Сначала Ли Шоу, а потом и мы обратились к Чэнь Мэй:

– Мэйцзы, славная девочка, мы хотим оплатить часть задолженности твоего отца.

– Спасибо вам за доброту, – холодно заявила Чэнь Мэй, – но наша задолженность другим слишком велика, почти неподъемна.

– Вон отсюда! – заорал Чэнь Би. – Злой дух, скрывающийся за черной вуалью, ты еще смеешь выдавать себя за мою дочь! Мои дочери – одна в Испании учится, недавно вот с принцем полюбили друг друга, поговаривают о свадьбе; другая в Италии, приобрела старейший в Европе винный завод, где производят самые лучшие вина, большой корабль в десять тысяч тонн с этими винами уже идет в Китай…

Очень стыдно перед Вами, сенсей, столько времени уже ждете эту пьесу, а я за нее так и не садился. Материала на самом деле слишком много, иногда чувствую себя отчасти как та собака, что лает на Тайшань – не знает, с какой стороны зайти, чтобы укусить. Когда обдумываешь свой замысел, в реальной жизни происходит что-то связанное с этим материалом, и ее богатая театральность постоянно ломает мой замысел. Кроме того, в еще большей степени меня мучает то, что я и сам против воли погружаюсь в невероятные хлопоты. Даже не знаю, как от них избавиться, или, скажем, не знаю, как сыграть взятую на себя в этом деле роль.

Сенсей, думаю, Вы уже догадались: то, о чем я говорил ранее – не фантазия, а неопровержимая реальность. Львенок наконец призналась, что втайне решилась на то, чтобы моего маленького Головастика, моего ребенка выносила в своей утробе Чэнь Мэй. Мне кровь бросилась в голову, охватила безудержная ярость, и я закатил ей крепкую пощечину. Согласен, бить людей неправильно, тем более таким, как я, нацепившим лавровый венок «драматурга», непозволительно подобное варварское поведение. Но, сенсей, в тот момент я действительно обезумел от гнева.

После поездки на плоту Плоской Башки я тут же стал наводить справки, но мои попытки пройти в Центр разведения лягушек всякий раз пресекал охранник. Звонил Юань Саю и двоюродному брату, но они уже сменили номера мобильных. Допытывался у Львенка, но она посмеялась и назвала меня психопатом. Распечатал все, что было в Сети, о беременностях, связанных с теми, кто выступал от лица Центра, и представил в городской комитет планирования семьи, оставил там эти материалы, но никакого результата это не дало. Обратился в управление безопасности, но в приемной мне сказали, что такими вопросами они не занимаются. Позвонил по горячей линии мэра, там обещали непременно довести до его сведения… Сенсей, так прошло несколько месяцев. Когда я наконец выжал из Львенка истинное положение вещей, ребенку в утробе Чэнь Мэй было уже шесть месяцев. В свои пятьдесят пять я не пойми как снова должен был стать отцом ребенка. И отцом я, заказчик, становился лишь путем рискованного, бесчеловечного прерывания беременности и медикаментозного вызывания схваток. В молодые годы я в результате этого потерял Ван Жэньмэй, от этой вечно висящей вины больше всего болела душа. А теперь, хоть я и старался изо всех сил, сенсей, от моих стараний не было никакого толку, потому что в Центр было не попасть, а даже если бы я туда и пробрался, увидеться с Чэнь Мэй мне бы не удалось. Думаю, в этом Центре должна быть замысловатая система тайных ходов, ведущая в подземный лабиринт. К тому же со слов Львенка я понял, что Юань Сай и мой двоюродный брат связаны с мафией, что они разозлились, никакого родства не признают и могут провернуть любое дело.

От моей пощечины Львенок попятилась и села на пол. Нос расквашен, кровь ручьем. Прошло немало времени, прежде чем она издала какой-то звук: не то всхлип, не то презрительный смешок.

– Хорошо приложился, Сяо Пао, бандит ты этакий! Раз ты посмел ударить меня, значит, твою совесть собаки съели. Я так поступаю только потому, что о тебе забочусь. У тебя есть дочь, а сына нет. Нет сына, значит, и род вымрет. Я не смогла родить тебе сына, и мне очень жаль. Чтобы восполнить эту досаду, я нашла ту, кто выносит твоего ребенка. Родит тебе сына, продолжит твою породу, твой род. А ты вместо благодарности ударил меня, и мне так из-за этого горько…

Тут она разрыдалась, и слезы смешались с кровью. На душе было невыносимо больно. Но стоило вспомнить, что она посмела пойти на такое серьезное дело втайне от меня, как снова поднималась волна гнева.

– Я понимаю, – всхлипывала она, – у тебя душа болит об этих шестидесяти тысячах. Тебе не нужно вносить эти деньги, я оплачу из своей пенсии. Ребенок родится, растить его тебе тоже не надо, сама подниму, в общем, никак это тебя не касается. В газете вот прочитала, что за донорство спермы можно единовременно получить сто юаней. Заплачу тебе сотню, и считай, что побывал донором. Можешь вернуться в Пекин, можешь развестись со мной, можешь и не разводиться, вообще это не имеет к тебе никакого отношения. Но, – тут она провела рукой по лицу, словно доблестный воин, – если ты задумаешь избавиться от ребенка, я умру у тебя на глазах.

Из моих писем, сенсей, Вы уже знаете, какой у Львенка норов. Повоевав в те времена вместе с тетушкой и тут и там, имея дело с самыми разными людьми, она выработала героический и вместе с тем задиристый характер. Эти женщины в крайней ситуации способны на все. Оставалось лишь успокоиться, объяснить все любовью, действовать разумно; найти самый подходящий способ разрешить эту проблему.

При мысли об искусственно вызываемых схватках внутри все холодело и становилось дурно, но я все же уповал на возможность решить проблему таким образом. В конце концов, думал я, Чэнь Мэй идет на суррогатное материнство из-за денег, стало быть, решить это с помощью денег будет только логично. А вот как я буду смотреть ей в глаза – большой вопрос.

После той встречи в палате у Чэнь Би я ее больше не видел. Ее фигура в черном платье, закрытое черной вуалью лицо, непостижимый образ жизни – все это наводило на мысли о том, что здесь у нас в дунбэйском Гаоми существует какой-то загадочный мир, к которому я никогда не был причастен. В этом мире живут благородные рыцари, ясновидцы, а некоторые из них скрывают свое лицо. Вспомнилось, как недавно я вручил Ли Шоу пять тысяч юаней в счет оплаты больничных расходов Чэнь Би и попросил передать Чэнь Мэй. Но через пару дней Ли Шоу вернул мне деньги, сказав, что она не берет ни в какую. «Может, Чэнь Мэй и идет на суррогатное материнство, чтобы оплатить расходы на лечение отца». При этой мысли меня обуяло еще большее смятение, это же просто – чтоб ей, этому Львенку, – ничего не оставалось, как только отправиться к Ли Шоу: если перебрать всех однокашников, лишь у него, можно сказать, с головой все в порядке.

Вчера утром мы с Ли Шоу сидели друг против друга в том самом уголке ресторанчика «Дон Кихот». На площади толпился народ, шло представление «Цилинь приносит сына». Ряженый Санчо поставил перед нами две кружки пива и тактично удалился с подозрительной улыбочкой на лице, словно ему уже известен мой секрет. После того как я сбивчиво изложил Ли Шоу суть дела, он легкомысленно рассмеялся.