Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять, о чем она. И это было непросто. Он очень медленно возвращался из какого-то далекого и опасного места.

– Мне нужен только час, – сказал он наконец.

Хрипловатый голос Мойры звучал холодней, чем обычно:

– У меня тут не тюрьма… Это мой дом. Я не желаю таких сложностей.

– Потерпи еще немножко. Это недолго, обещаю тебе.

Он попытался прикрыться своей чарующей улыбкой примерного мальчика, но Мойра взглянула на него с недоверием:

– Ты меня вынуждаешь одним махом отдавать тебе все долги.

– Знаю.

– Я живу в Танжере.

– Это будет тебе возмещено.

Теперь в ее глазах появилось презрение.

– Пошел к дьяволу!

– Знаешь, я был невдалеке. Только что оттуда.

– Мальчик мой, не надо фраз. Со мной это не проходит.

– Я ведь сказал, что возмещу тебе все неудобства…

– Ничего мне не надо возмещать! – В полупустом рукаве нетерпеливо дернулся обрубок руки. – Мне надо только, чтобы ты убрал отсюда эту шайку. И поскорей!

– Хорошо.

– И не тяни с этим, будь так добр.

Мойра отхлебнула перно, допив стакан. Потом снова предложила Фалько сигарету, но он качнул головой.

– Что ты собираешься делать с этой женщиной?

– Да ничего не собираюсь. Вернее, пока не решил еще. – Он помолчал. – Поговорю для начала.

Мойра закатилась очень недобрым смехом:

– Неужели еще не наговорились?

Она продолжала лукаво посмеиваться, явно угадав подоплеку. Только женщина, подумал Фалько, может смеяться так, говоря о другой женщине. Только тут давняя приязнь и преданность утыкаются в некий предел.

– И это она так отделала тебя и этого недомерка с жабьими глазами?

Фалько не ответил. Он припомнил, как сверкали в полутьме глаза Евы, когда они дрались под стеной. Припомнил, как, обдавая его лицо прерывистым дыханием, фыркая и урча, как львица, она душила его.

– Крепенькая девушка, – заметила Мойра. – Если ее вымыть и переодеть, наверно, будет вполне даже ничего себе.

Фалько промолчал и на этот раз. Мойра, держа в пальцах дымящуюся сигарету, смотрела на него с откровенным любопытством:

– Ты что, знал ее раньше?

Фалько продолжал молчать. Мойра с задумчивым видом затянулась в последний раз и погасила крошечный окурок в пепельнице.

– Почему я не удивлена, мой милый, а? Мне кажется, что всех нас – всех женщин, чьи жизни пересекались с твоей, – ты знавал раньше.

Фалько поднялся.

– Пойду поговорю с ней.

Мойра, не глядя на него, взяла бутылку и снова наполнила стакан.

– Пойди-пойди, поговори… А как поговоришь – убери ее из моего дома, пока я не вызвала полицию.

Ева Неретва лежала на кровати в гостевой спальне. Лежала вниз лицом, а руки ее были скручены за спиной тремя витками проволоки. Фалько этого не делал и потому вопросительно поглядел на Пакито Паука. Полуголый, набросив пиджак на плечи – грудь была свежезабинтована, – тот сидел в кресле с пистолетом на коленях.

– Не доверяю я ей, – ответил он на безмолвный вопрос Фалько.

Тот хотел было приказать, чтобы Паук освободил Еве руки, но передумал. Потому что доверчивыми людьми кладбища полны, а в Испании – обочины дорог. Он молча подошел к кровати.

Ева по-прежнему была в куртке-канадке, мятых брюках, вымазанных грязью и кровью, как и парусиновые башмаки. Фалько осторожно перевернул ее на бок. Перепачканные в земле, спутанные волосы прилипли к мокрому от пота лбу, лезли в глаза. Она уже очнулась и смотрела на Фалько сквозь завесу золотистых прядей.

– Оставь-ка нас вдвоем, – сказал он Пауку.

– Ты уверен?

– Да.

– Ладно. Побуду за дверью. Зови, если что. – Паук помедлил, взявшись за ручку двери. – Смотри за ней в оба.

И вышел, прикрыв за собой дверь. Фалько присел на край кровати, рассматривая следы побоев на лице Евы – шишка выше виска продолжала наливаться, скулы и левая часть нижней челюсти отекли от лиловатых кровоподтеков, один глаз полузакрыт, а от носа до подбородка все покрыто сплошной бурой коркой засохшей крови. Но глаза, как и прежде, горели лютой убийственной ненавистью.

– Как ты? – спросил Фалько.

Она не ответила. И не сводила с него тяжелого взгляда. И резко отдернула голову, когда Фалько протянул руку, чтобы убрать волосы, закрывавшие ей глаза. Он слышал, как она дышит – глубоко и медленно.

– У тебя почти получилось.

Она все смотрела на него, молча и очень пристально. Потом моргнула и снова уставилась. Потом наконец пробормотала:

– Где остальные?

Голос звучал надтреснуто, болезненно. Фалько пожал плечами:

– Перебиты.

– И Гаррисон?

– И он тоже. Все.

Он заметил, как глаза ее на миг словно расфокусировались, как будто она ушла мыслями куда-то далеко – в ту даль, которая называется «внутренний мир». Он вновь потянулся убрать ей волосы со лба, и на этот раз она позволила к себе прикоснуться. Подушечками пальцев, очень осторожно Фалько дотронулся до кровоподтеков на скулах.

– Ничего серьезного, – заключил он.

– Челюсть болит.

Фалько вспомнил, как боднул ее лбом. Бережно ощупал челюсть – кости вроде целы.

– Здорово ты мне дал…

– А ты мне. Благо оба знаем, как это делается.

Наклонившись, он взглянул на ее руки. Они были туго скручены. Паук сработал на совесть. Фалько немного ослабил натяжение, чтобы кровь циркулировала свободней.

Ева все смотрела на него.

– Что со мной будет?

– Пока не знаю.

– Мне надо вернуться на «Маунт-Касл».

– Даже не мечтай.

– У меня приказ.

– Накрылся твой приказ.

Она вдруг презрительно рассмеялась и сказала с торжеством:

– Обломались вы с Киросом. Не вышло его подкупить.

– Не вышло, – кивнул Фалько. – Твоя работа?

– Нет. Он сказал, что это касается только его и вас и что сам справится. И ему хватит его людей – боцмана и нескольких еще.

– Кто стрелял в меня, когда я выпрыгнул в окно? Ты?

– Мой товарищ.

– Гаррисон?

– Да. Мы были внизу, в конце улицы – подстраховывали на всякий случай. Кирос очень злился… Говорил: это мое судно! И заниматься им мне самому. Собирался взять вас и передать полиции за попытку подкупа.