Комната большая и светлая, «драконьего размера». Мне все равно. Лишь бы было где заниматься и спать.

Прости.

Мне все еще тяжело смириться.

Постоянно пытаюсь найти себе дело, чтобы не думать, как далеко ты от меня.

Не получается.

Не получается! О чем писать, если ничего не происходит? А о том, что волнует, – нельзя. Как передать на бумаге свои чувства так, чтобы Дженни поняла – она особенная?

Когда-то ты спросила, красивая ли ты. И, кажется, не поверила моему ответу. Я сказал правду. Ты очень красива. У тебя глаза цвета темного янтаря, с россыпью теплых искорок. Мягкий солнечный взгляд. Приятный смех, ласковый и чистый. В тебе нет фальши, нет притворства, нет лукавства. Ты сладко пахнешь: ванилью и лавандой.

Маленьким я влюбился в одну девочку. Она была похожа на куклу Милы: большие голубые глаза с густыми ресницами, ярко очерченный рот, высокие скулы, аккуратный носик, белоснежная кожа. Кукольное личико в обрамлении русых кудряшек, ладная фигурка в пышных кружевных платьях. Мы встречались на детских праздниках. Ей нравилось мое внимание, а я готов был исполнить любой ее каприз.

Как и всех детей нашего возраста, ее везде сопровождала воспитательница. Да, представь себе, и у меня, и у моих братьев был воспитатель. Строгий подтянутый мужчина средних лет. Он учил нас правильным манерам, следил за нашим поведением, сопровождал на прогулках.

Извини, отвлекся.

Итак, воспитательница кукольной девочки казалась мне веселой и доброй женщиной. Она угощала всех конфетами, с легкостью придумывала интересные игры, а когда мы уставали – развлекала нас занимательными историями. Не знаю, почему кукольная девочка ее невзлюбила. В нашей семье не принято высокомерное обращение со слугами, но я прощал все моей маленькой возлюбленной. Мало того, нередко принимал участие в мелких злых розыгрышах. Мы могли пробраться в гардеробную и налить воду в ее уличные туфли. Или «нечаянно» опрокинуть на ее платье стакан сока. Как-то я специально принес в кармане лягушку, и мы засунули ее в сумочку воспитательницы.

Думаю, женщина знала, кто безобразничает. Но она ни разу не пожаловалась родителям, нам все сходило с рук. Пока очередная «шалость» не закончилась весьма печально.

Чтобы не вдаваться в подробности наших диких обычаев, скажу только, мы с кукольной девочкой вынудили воспитательницу нарушить один из них. У бедняжки не было выбора, мы опозорили ее своей выходкой. На мое счастье, нам не удалось остаться незамеченными, и все стало известно нашим родителям. В наказание отец высек меня, и это было справедливо. Я навсегда запомнил его слова: «Истинная красота внутри человека, никогда не позволяй ослеплять свое сердце пустой красотой».

Кукольная девочка внутри была пустой, как все куклы. Твоя же красота особенная. Она чистая, теплая и, как камень твоего рода, имеет множество оттенков.

Отвратительно. Убого, серо и примитивно. Дженни не должна видеть эту писанину. Почему так тяжело говорить комплименты тому, кого искренне любишь? Почему каждое слово кажется неправильным, недостаточным, неточным?

Я – эгоист. Всегда потакал своим желаниям, не думая о последствиях. Жалею ли я об этом?

Если бы покорился воле отца, то никогда не встретил бы тебя. Он хотел видеть меня Высшим инквизитором.

Баловень судьбы.

Сначала мне казалось, что я вижу в тебе сестру. Казалось, потому что не сразу понял – это не так. Мила меня обожала и всегда была спокойной и покорной. В тебе же полыхает огонь, сродни тому, что однажды чуть не пробил купол над университетом.

Помнишь нашу первую встречу? Я ожидал страх, слезы, мольбы. А ты вела себя достойно и искренне. Мне стоило больших трудов оставаться в образе до конца испытания.

Зачем я пишу тебе все это? Письма располагают к откровенности.

Чем дальше я писал, тем сильнее мне хотелось рассказать Дженни всю правду о себе. Я знал о ней практически все, а она всегда слепо доверяла мне, ничего не прося взамен.

Врать я научился в школе инквизиторов. Иначе там не выжить, ты же видела сама. Каждый за себя. Никаких привилегий. Муштра, зубрежка, изматывающие тренировки, розги. Выбрал самую сложную специализацию – уже тогда мечтал сбежать оттуда.

Опять вру, мечтать начал гораздо раньше.

На лето родители переезжали в пригород, на природу. Там мы с братьями пользовались большей свободой, чем в городе. Нам позволялось гулять в лесу и бегать на речку, без воспитателя. Под запретом была только деревня. Естественно, туда нас и тянуло.

Как-то раз мы со старшим братом забрались в чей-то сад на окраине – полакомиться спелой малиной. Когда появился хозяин, брат удрал, а я не успел. Был пойман, порот крапивой – ох, и неприятно это, скажу я тебе! – и… накормлен той самой малиной, с молоком и медом.

Хозяин, лийон Терри, оказался добрым и незлопамятным человеком. Ему не жаль было ягоды, но к воришкам он относился строго. Мы подружились. Я часто убегал к нему в гости – уже один, без брата. Помогал по хозяйству. Но не из-за ягод и фруктов – из-за историй. Лийон Терри – чудесный рассказчик. От него я впервые узнал о других странах и о драконах.

Отчего он доверял мне, маленькому мальчишке? Не знаю. Я хранил в секрете нашу дружбу. Может, понимал, что не отделаюсь обычной поркой за нарушение запрета?

Я выбрал мечту, наплевав на семью и долг. И ничуть об этом не жалею.

Если бы я остался в школе инквизиторов, то никогда не встретил бы тебя, моя девочка. Никогда и никому не отдам тебя. Никогда и никому.

Сегодня проснулся на рассвете. В доме тишина. Из сада доносятся птичьи трели. Деревья словно в белой дымке. Пахнет сырой землей и сладким цветом. На Зосиной клумбе проклюнулись пионы.

Самое спокойное время. Можно вспоминать тебя и мечтать.

Теплый взгляд из-под густых полуопущенных ресниц. Милые ямочки на щеках. Сладкие губы. Ты слегка вздрагиваешь от каждого прикосновения. Прокладываю дорожку из поцелуев от мочки уха до ямочки над ключицей. А потом до локтевой ямки, перебирая и поглаживая твои нежные пальцы. Ты уже тяжело дышишь, приводя меня в восхищение своей чувственностью. Любуюсь на крепкие девичьи груди с набухшими сосками. Целую сначала одну, потом другую. Ты сладко трепещешь в моих руках. По-хозяйски накрываю груди ладонями, сминаю пальцами.

Сладкая. Чувственная. Нежная.

Моя девочка.

Размечтался. Даже руки дрожат, и дыхание тяжелое. Пожалуй, пора признать очевидное, писать письма я не умею. К счастью, Дженни никогда не прочтет этот бред.

Зато я понял одну простую вещь – я больше не боюсь предстоящего разговора. Завтра же вернусь в горный, потому что не в силах ждать и откладывать. И будь что будет.