Потом появился элегантно одетый Шарко. Белая рубашка в тонкую голубую полосочку, галстук, серые фланелевые брюки. Он прошел на кухню, оставив в гостиной запах туалетной воды, Люси принюхалась: «Фаренгейт». Франк излучает спокойную силу, он прекрасно держится, ах, как давно ей недостает рядом всего этого… Люси провела по лицу руками и снова беззвучно зевнула.

Шарко включил радио. Зазвучала веселая музыка. «Dire Straits»[25], это здорово!

– Не спрашиваю, хорошо ли ты спала… Кофе хочешь?

– Черный без сахара, спасибо.

Он вставил капсулу в кофемашину, включил ее, глядя на Люси, как ей показалось, не слишком-то дружелюбно. Когда их взгляды встретились, отвернулся к кухонному шкафу, достал ложечку.

– Думаю, насчет Лакомба ничего особенного не нашла, а то ведь не постеснялась бы разбудить меня посреди ночи?

Люси с улыбкой подошла к нему:

– В общем-то, да, к тому, что сообщила Жюдит Саньоль, мне добавить почти нечего. Загадочный тип, растворился в воздухе в пятьдесят первом… С тех пор никаких сведений. Я попыталась еще поискать по словам «синдром Е», побывала и на научных, и на медицинских сайтах. Нет, ничего. А раз ничего нельзя найти в Интернете, значит это очень сильно засекречено.

Шарко протянул ей чашку и отошел к кухонному окну полить комнатное растение.

– Тебе надо немного освежиться. Мне давно не приходилось видеть только что проснувшуюся женщину, но я точно могу сказать, что сегодня ты выглядишь не лучшим образом.

– Потому что всю ночь лежала и думала.

– Понятно.

– Нам надо лететь в Канаду, комиссар…

Шарко поколебался, потом, поставив на подоконник кувшин с водой, сказал хмуро:

– Ты что же, думаешь, меня не преследуют лица этих детей? Я видел, как им страшно, видел их обезумевшие глаза, их жесты… Я понимаю, что те, кто стоял за камерой, делали с детьми нечто чудовищное. Но наша работа, Люси, – это настоящее время, настоящее – не прошедшее. В настоящем тоже хватает дерьма. А кроме того, пока у нас нет никаких конкретных данных, которые позволили бы узнать, что случилось с детьми дальше.

– Вот именно что есть, я кое-что отыскала в Сети! В пятидесятых годах Монреаль был очень католическим городом и там было полно сиротских приютов. Каждого ребенка, который проходил через такое учреждение, регистрировали и заводили на него справочную карточку, которая хранилась в государственном городском архиве. У Монреальского архива есть сайт, где написано, что вход туда свободный и можно на месте просмотреть любые единицы хранения. Там все разобрано, классифицировано, во всем полный порядок…

– Вот только нет никакой гарантии, что поиски надо вести именно в Монреале.

– Фильм снимался в Монреале, анонимный звонок был из Монреаля, манера говорить у девочки, по словам специалистки, тоже монреальская. И не забудьте, что Жюдит Саньоль рассказывала нам о старой заброшенной фабрике под Монреалем. Если ищешь кого-нибудь в архиве, лучше знать его имя, но иногда достаточно и года. Кроме того, в архивных делах есть фотографии, и мы могли бы…

– Все, что мы имеем, – это год производства старого фильма и несколько фотографий девочки, вернее, распечатанных кадров. Черно-белых, плохого качества.

– Нет, у нас есть еще имя. Лидия. Полагаю, это девочка, ровесница героини фильма. Может быть, они жили в одной комнате? Год, имя, фотография – это уже немало.

– Ну да…

– Мы продвигаемся черепашьим шагом, но мы тем не менее продвигаемся. Можно распечатать фотографии еще нескольких девочек, тех, что были в комнате с кроликами. На некоторых планах видны качели, столовая, кусочек сада, – возможно, это позволит опознать здание приюта. Не так уж много, но лучше, чем ничего. Если нам удастся установить, кто эта девочка или кто ее товарки, появится шанс разобраться и во всем остальном.

Шарко взял в руки свою чашку с кофе и поднес ее к губам. Сделал большой глоток.

– Канада – это далеко, это дорого. Мне надо подумать.

Зазвонил мобильный комиссара. Это был Леклерк.

Глава управления по борьбе с преступлениями против личности сразу, без подходов, взял быка за рога:

– У меня две новости: плохая и хорошая. С какой начинать?

Шарко переключил телефон на громкую связь:

– Со мной сейчас лейтенант Энебель.

– Что?! Она у тебя?!

– Она провела ночь в отеле, но сейчас она тебя слушает. Давай начинай с плохой.

Люси предпочла пропустить его ложь мимо ушей – таковы правила игры. В трубке прозвучал низкий голос, тон был серьезный, без тени улыбки:

– Здравствуйте, лейтенант Энебель.

– Добрый день, месье…

Леклерк откашлялся.

– Я получил ответ из Квебека, из Главного управления полиции. Насчет Жака Лакомба. Он умер в пятьдесят шестом году. В его квартире нашли тогда сильно обгоревшее тело и пришли к выводу, что это был несчастный случай. Лакомб жил в Монреале.

Шарко закусил губу.

– Несчастный случай… А известно, где он был и что делал до того?

– Известно: канадцы кое-что нарыли. Если коротко, в пятьдесят первом году он обосновался в Вашингтоне и в течение двух лет работал там киномехаником в небольшом кинотеатре. В тысяча девятьсот пятьдесят третьем перебрался в Монреаль и там тоже работал киномехаником.

Шарко минутку подумал.

– Как-то все очень нелогично получается, если вспомнить, насколько поспешно он уехал из Франции, как хотел сделать карьеру в кино, да и таланта у него не отнимешь… К тому же нам известно, что в пятьдесят пятом он снимал кошмарный фильм с участием детей. Одно с другим не вяжется, и что-то за этим стоит. Лично я не верю ни в какой несчастный случай. Он погиб в пятьдесят шестом, сразу же после съемок, и это не может быть простым совпадением. Что еще можно узнать о его прошлом? Где еще покопаться? Кто может заняться расследованием обстоятельств этого мифического несчастного случая?

– Никто. Кому это надо? Американцам, канадцам или нам, французам? Придется же открывать дело по факту, имевшему место пятьдесят лет назад! А для того чтобы открыть дело, сам знаешь, требуется доказанное убийство. Ну и не забудь о сроке давности. Нет, мы ничего не можем сделать.

Шарко вздохнул, оперся на стол.

– Ладно… А хорошая новость?

– Пришли результаты анализов ДНК, и появилась возможность опознать одно из пяти тел. Труп с содранной кожей и пулей в плече.

Люси обратила внимание на то, как засветились глаза комиссара.

– Ну и кто же это такой?

– Мухаммед Абан, двадцати шести лет. Досье полтонны весом. Золотая юность расцвечена драками, наркотиками, кражами, рэкетом. В конце концов его посадили на десять лет за изнасилование, совершенное при отягчающих обстоятельствах, плюс тяжкие телесные повреждения.