— Прости, что заставила вспомнить.

— Я об этом не забывал.

Надо было сказать что-то еще. Что-то хорошее, доброе, светлое, вытащить его из прошлого, в которое я сама же его и затолкала, но ничего не приходило в голову. Кроме…

— А хочешь, я тебе пирожков принесу? С мясом? Кухарка сегодня утром испекла, — выпалила я и почувствовала себя редкостной дурочкой.

Янтарь обернулся, словно не поверил своим ушам, и внезапно улыбнулся.

— Хочу.

Я просияла, поспешно чмокнула его в уголок губ и умчалась на кухню.

А когда вернулась, он спал, уронив голову на подлокотник. Я со вздохом подпихнула под него подушку, набросила покрывало и — не пропадать же добру — сама вгрызлась в один из принесенных пирожков.

На следующее утро мы проснулись поздно. Янтарь проспал полдня, а я — почти всю неделю до этого в связи с невозможностью делать что-либо другое. Поэтому вечером у обоих сна не было ни в одном глазу, и огонь в камине потух только под утро.

И я наконец поняла, как это прекрасно — просыпаться в объятиях любимого мужчины: чувствовать, как под щекой бьется его сердце, как пальцы рассеянно скользят по спине, вычерчивая сложный узор.

Я блаженно прислушалась к ощущениям и…

— Только не говори, что ты там рисунок вызова элементаля изображаешь! — возмущенно возопила я, вскидывая голову.

— А? Нет! — Ладонь поспешно скользнула вверх-вниз, словно стирая написанное.

Я, конечно, понимаю, что в свое время нас заставили его вызубрить так, что линии чертежа нам даже снились, а на особенно скучных лекциях им были изрисованы все поля конспектов, но это уж ни в какие ворота!

Я смерила его подозрительным взглядом. Кристальной честности, затаившейся в золотистой глубине, можно было позавидовать. Может, и правда померещилось?

— И где мое доброе утро? — в свою очередь поинтересовался муж.

— А я еще сплю! — отважно заявила я и, рухнув на подушку, перевернулась на другой бок.

Ожидания того, что меня сейчас начнут старательно «будить», не оправдались. Я обернулась и увидела, как Янтарь, приподнявшись на локте, разглядывал меня с каким-то затаенным интересом, заставляющим в очередной раз испытывать желание натянуть одеяло на нос. Он протянул руку, отвел с плеча прядь волос, легонько погладил его костяшками пальцев.

— Сколько раз я смотрел на тебя, пока ты спишь, боясь прикоснуться.

Я задумчиво нахмурилась.

— Семь. Или шесть. Та ночь, которая закончилась утром в день бала, считается? Тогда ты уже не побоялся.

— Хорошее было утро, — согласился Янтарь. Пальцы нырнули под одеяло и щекоткой пробежались по боку. Я скривилась и едва удержалась от того, чтобы не начать извиваться.

— А когда ты понял, что я тебе… что ты меня… — Я замялась, произносить это еще было чуточку странно.

— Люблю? — с усмешкой закончил за меня огневик. — Наверное, когда застал рыдающей в кабинете ректора, после убийства Капли. Мне очень остро захотелось убить того, кто посмел тебя обидеть. Сначала я списал это чувство на привычку считать, что обижать тебя — моя привилегия. А потом увидел тебя под ручку с этим придурком. И чуть позже сообразил — желание испепелить его на месте в первую очередь оказалось связано с тем, что он посмел к тебе приблизиться, и только потом — с застарелой ненавистью. Отчасти поэтому она и вспыхнула с такой силой, несмотря на долгие годы, которые прошли с момента последней встречи.

— Давно, — вздохнула я, чуть жалея о времени, зря потраченном на глупые выяснения отношений.

Янтарь только улыбнулся. Он, кажется, ни о чем не жалел.

Мы решили сегодня поехать в Ирикс — самый крупный город всех южных провинций. Было первое воскресенье месяца, а значит — грандиозная ярмарка, на которой нам наконец-то удастся повеселиться. Если, конечно, сможем уговорить гвардейцев сопровождать нас не в привычных мундирах, а в чем-нибудь менее броском. А то не праздник получится, а унылое шествие венценосной парочки по стремительно пустеющему на их пути городу.

Я едва успела причесаться, а Янтарь застегнуть рубашку, как в дверь громко постучали. На приглашение войти в комнату ворвался мужчина с пересекающей камзол красно-золотой лентой — знаком императорского гонца. Он тяжело дышал, будто добирался до поместья не на лошади, а бегом. Скользнув по мне невидящим взглядом, он на несколько мгновений уставился на огневика так, словно увидел как минимум сошедшее с Небес божество, и произнес:

— Магической почтой пришло срочное известие из столицы. Император Дейрек Первый и его сын Дианир, первый наследник Закатной Империи, мертвы.

И прежде, чем я хоть как-то успела осознать сказанные им слова, он рухнул на одно колено перед Янтарем и, склонив голову, торжественно провозгласил:

— Да здравствует Император!

Наше возвращение в столицу ознаменовалось проливным дождем. Он лил сплошной стеной, громко барабаня по крыше кареты, стекая мутной пеленой по стеклам и лишая возможности хоть что-либо различить за ней. Ручьи воды шумными потоками бежали по улицам, и создавалось ощущение, что мы находимся не в городе, а посреди океана в разгар шторма. Я жалась к мужу, ощущая себя неожиданно беспомощной посреди родной стихии, и искренне не завидовала сопровождающим нас гвардейцам.

Огневик обнимал меня одной рукой и, подперев подбородок другой, невидящим взглядом смотрел в окно. Меж бровей залегла глубокая хмурая складка, которая за последние несколько дней разглаживалась всего несколько раз во время разговоров со мной.

Ни он, ни я еще так и не поняли до конца, что произошло. И как оно могло произойти. Мы оба знали, что однажды мне предстоит стать королевой, а Дарелу — королем-консортом. Но это «однажды» казалось далеким и расплывчатым. Даже если бы и скончался мой отец, который еще только подбирался к седьмому десятку, а жители Аверна славятся долголетием. Император тоже не производил впечатления человека, готового покинуть этот бренный мир в ближайшие двадцать лет, и вряд ли позволил бы нам править по своему усмотрению. Собственно, именно поэтому он, наверное, и не пытался учить нас даже основам управления государством. Считал, чем меньше знаем, тем больше будем прислушиваться к его указаниям.

И уж тем более ни один из нас не задумывался об императорском троне.

В случившееся не верилось. Оно не укладывалось в голове.

А еще мне было даже страшно представить, что сейчас испытывает Дарел. В мгновение ока лишиться каких-никаких, но отца с братом, и прямо из школы угодить в правители Империи. Это вам не затерянный в горах Аверн.

В глубине души я мечтала, как сейчас мы окажемся во дворце и выяснится, что эта новость — лишь какой-то хитрый ход. Например, для выведения заговорщиков на чистую воду. И Дейрек лишь снисходительно посмеется над нашим испугом, не меняя стального выражения в серых глазах, а Еления мягко упрекнет его в том, что не поставил детей в известность. И я бы, наверное, простила Императору очень и очень многое, даже, пожалуй, все, лишь бы он оказался жив, а из золотистых глаз исчезло это выражение тоски и хмурой задумчивости.