– Зря ты, Володя, так, – обронил Решетов. – Смотри, как бы не вышло чего.

– Угрожаешь, капитан?

– Может и так, – в глазах Решетова зажегся знакомый безумный огонь.

– А может все успокоимся, – Зотов поспешил разрядить ситуацию. – Майор, дай переговорить с Сашкой и все.

Лукин вперил в него внимательный взгляд и неожиданно согласился:

– Лады. У вас две минуты. Борис, приведиарестованного.

Ого, надо же, на уступку пошел, – удивился про себя Зотов, искоса посматривая на Карпина. Господи, лишь бы не дурканул. На лице лейтенанта ни один мускул не дергался, он отстраненно посматривал в потолок, изучая щели в накате и грубо отесанные сучки. Решетов расслабленно, вполоборота привалился к стене, прикрыв от посторонних взглядов ненароком расстегнувшуюся кобуру.

Похожий на гориллу Борис отодвинул засов на двери в другую половину землянки и глухо проворчал:

– На выход, морда.

Внутри послышалось сдавленное мычание и тихий, болезненный стон. У Карпина едва заметно заиграл желвак и надулась вена на правом виске. У Зотова от напряжения ноги свело и уркнуло в животе.

– Реще давай, –Борис запустил руку в темноту и выволок наружу то, что осталось от веселого и смелого парня Сашки Волжина. Сгорбленное, издерганное, жалкое существо. Взгляд глубоко запавших глаз затравленный, дикий, потухший, щеки ввалились и заросли неряшливой щетиной, плечи опущены. От Зотова не укрылось с каким ужасом Сашка мельком поглядел на довольно улыбающегося Лукина. Синяков и ссадин на лице не было. Бледно-зеленый, измотанный, это да, но никаких следов пыток и избиения.

– Сашка, – Карпин сделал шаг.

Волжин отшатнулся, скорчился у стены и зашептал, словно умалишенный:

– Я… Я убил. Судить меня надо, судить…

– Сашка, – Карпин вытянул руку.

– Не трожь арестанта, –Борис встал на пути.

– Я, только я. Задуши-ил, – скулил Сашка, трясясь осиновым листом на ветру.

– Отойди, – глухо обронил Карпин, смотря в пустоту. Глаза лейтенанта омертвели.

– А если не отойду? – ухмыльнулся Борис.

– Миша, не надо, – попросил Зотов, прекрасно зная, к чему это все сейчасприведет.

– Да, Миша, не надо, – улыбка у Лукина прямо сияла. – Рядовой Волжин написал чистосердечное признание и раскаивается в содеянном. Ты ведь раскаиваешься, Александр?

Сашка, испуганно вжавшийся в угол, истово закивал:

– Я это, я. Убил. И раскаиваюсь. Пожалуйста не надо…

– Вот, раскаялся человек. И не стоило следствие за нос водить. – Лукин выложил на стол лист исписанной бумаги. – Ознакомьтесь, товарищи.

Зотов подтянул бумагу к себе и стал читать, хмурясь все больше и больше. Признание Волжина. Короткая и страшная история, записанная чьей-то уверенной, набитой рукой. Командиру партизанского отряда «За Родину»… Александр Иванович Волжин, одна тысяча девятьсот двадцать первого года рождения… Уроженец города Ростов-на-Дону…Двадцать седьмого апреля сорок второго года, находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения… в конфликт с Твердовским О. И. … Затаив неприязнь… Подкараулил и задушил Твердовского О.И. обрывком веревки… Орудие преступления выбросил… Заметая следы, попытался подстроить самоубийство… Число, подпись. Подпись совсем детская, угловатая. Эх, Сашка, Сашка, – Зотов брезгливо передал бумагу Решетову. Капитан быстренько пробежался глазами и хмыкнул:

– Филькина грамота.

– Чистосердечное, – щелкнул пальцами Лукин.

– Царица доказательств, – согласился Зотов, не сводя с Волжина глаз. Нехорошее предчувствие нарастало. – Саш, рубашку сними.

– Зачем? – Волжин сжался, поглядывая на Лукина.

– Сними, сними, – великодушно разрешил майор. И ощутимо напрягся.

Сашка неловко ухватил полы застиранной гимнастерки и потащил через голову, обнажая поджарое, загорелое тело. Худое, с выпирающими ребрами, но чистое, без всяких намеков на физическое воздействие. Как его тогда сломали, как? Неужели и правда убил?

– Убедились, Виктор Палыч? – ласково ощерился Лукин. – Думали,выбили показания? Стыдно, товарищ, фашистские методы не используем.

– Штаны пуская снимет, – сказал, ни к кому не обращаясь, Решетов.

– Да прекратите, капитан, – натянуто ухмыльнулся Лукин. – Вам рубашку сняли, теперь и штаны? Самим не смешно? Ваши две минуты истекли. Борис, уводи.

– Пусть штаны снимет, вместе и посмеемся, – распорядился Зотов.

– Я помогу, – Карпин сделал еще один шаг.

– Назад, – ткнул пятерней ему в грудь набычившийся Борис.

Карпин посмотрел на руку и тихо, без всякой угрозы сказал:

– Еще раз дотронешься, уроню.

– Немедленно прекратите, лейтенант, – вскинулся Лукин. – Это приказ!

– Продолжай, лейтенант, – разрешил Зотов.

–Борис, а ну гони их!

Борис, возвышавшийся над лейтенантом на целую голову, попытался сграбастать Мишу за шею. Последовал молниеносный, невидимый глазу удар. Голова Бориса дернулась, жутко хрустнула челюсть, из него словно выдернули все кости, оставив мягкую, студенистую плоть. Борис неуклюже заваливался. Сухощавый и правда оказался быстрым. Он, еще не успевший ничего толком понять, сработал на рефлексах. Ствол автомата пополз вверх. Кровь вскипела у Зотова в висках, он мягким полушагом оказался рядом, перехватил ствол «МР-40» и коротким мощным ударом врезал шустриле в солнечное сплетение. Партизан подавился всхлипом, глазки закатились. Короткая очередь вспорола земляной пол, тесное помещение наполнилось запахом пороха. Успел, тварь. Партизан упал, оставив оружие Зотову.

Решетов выхватил револьвер, прицелился в ошалевшего Лукина и приказал:

– Не дергайся, пристрелю.

– Вы… вы что себе позволяете! – самодовольная улыбочка сползла с морды Лукина. – Вы за это ответите!

– Ответим, непременно ответим, – спокойно отозвался Зотов, хотя внутри все клокотало и прыгало.

В дверь сунулся часовой, глаза у парня полезли на лоб.

– Назад, – бросил Решетов через плечо.

Борис валялся безжизненной грудой. Худощавый стрелок корчился на полу, давясь надсадным астматическим кашлем. По-собачьи скулил забившийся в угол Сашка. Часовой испуганно пискнул и убежал.

– Сашка, – Карпин, переступив через тушу Бориса, склонился к Волжину.

– Не трогай, не трогай меня, пусти, – Сашка свился в кольцо. – Я виноват…

Лейтенант с легкостью подавил сопротивление, распустил завязки Сашкиных кальсон и потянул тонкую ткань на себя. До Зотова донесся глухой звериный рык. Сначала показалось, что под штанами еще одни. Сашка бился и кричал. Его ноги превратились в сине-черно-багровое месиво изодранной, порванной плоти. Зотов часто взахлеб задышал, прогоняя подступившую дурноту. Пытал Сашку мастер. Человек, искренне любивший свое ублюдское дело. Никаких следов крови, только огромные синяки и страшные, сочащиеся желтой сукровицей ожоги. Это продолжалось не один день. Пока Зотов с компанией ошалело бегал по лесам, Сашку мучили, и никто ему не помог. И Сашка сломался. Гордый, насмешливый, смелый, вечно сам себе