Прижав ее к себе, он заурчал на ухо:

— Буду! Всегда буду, моя красавица! А теперь, давай поспим, красавица моя! — и, успокоенный, он быстро заснул и засопел.

Нарлинская какое-то время лежала с закрытыми глазами, но потом открыла, глянула на люстру. Андрей уснул, не выключив ее. Ева о чем-то сосредоточенно думала, морщила лицо и вздыхала. По напруженному телу пробегала дрожь. Она поглядела на Ватюшкова. Тот дрых как убитый. А ей совсем не хотелось спать. И хоть за окном наступало утро и для отдыха оставалось все меньше времени, она не могла заставить себя закрыть глаза. Внутреннее возбуждение упрямо влекло ее из постели.

Ева повернулась набок, Андрей даже ухом не повел, осторожно сняла с себя его руку. Перелезла через него и сползла с кровати. Ватюшков пожевал губами во сне и продолжил сопеть, разбросавшись по постели. Она выключила люстру и отправилась в кухню. Нервное напряжение сковывало мышцы.

Здесь на столе стояла бутылка с остатками коньяка. Ева вылила все в бокал. Открыла шкафчик, достала полную бутылку. Откупорила и долила коньяк до краев бокала. Приподняла его на уровень глаз, словно оценивая, сможет ли осилить столько. Медленно поднесла к губам, вдохнула аромат коньяка. Чуть-чуть помочила губы. А после маленькими глотками начала пить, закончив несколькими большими.

Выпив, вдруг осознала, что не почувствовала его крепости, будто это была обыкновенная вода. Ева взяла из вазочки шоколадную конфету и съела, потом съела еще одну. Взгляд был по-прежнему сосредоточенным. Так бывает, когда точит одна съедающая мысль. Не отпускает ни на секунду. Напружинивает до боли в висках. Парализует, не дает расслабиться мышцам.

Ева опять наполнила бокал. Мелькнула мысль, что это будет слишком, но, тем не менее, вновь выпила до дна. И только тут ощутила, как побежал по телу жар, как она стала быстро пьянеть. В голове все куда-то понеслось, напряжение стало отпускать, и мышцы — слабнуть. Появлялась легкость, и наступало безразличие.

Она с трудом развернула третью конфету, надкусила. И ноги перестали держать. Ева плюхнулась на стул, голова медленно стала склоняться. Но она собрала себя в кулак и снова стала на ноги. Кухня перед глазами поплыла и закачалась. Девушка, едва удерживая равновесие, двинулась в комнату. До дивана оставалась самая малость, когда ноги резко подкосились. Ева рухнула на ковер посреди комнаты. Повозилась, пытаясь подняться, но сознание отключилось, и она затихла.

Андрей проснулся перед обедом и не обнаружил рядом девушку. Подъял голову, осмотрелся. Евы не было. Вскочил и вышел из спальни.

— Ты где, моя красавица? — спросил громко.

В ответ — молчание. Заглянул в комнату и увидал ее на ковре. Жуткая мысль обожгла, сонное состояние мгновенно испарилось. Кинулся к ней, наклонился:

— Что случилось, красавица моя?! — прохрипел.

Она не шевелилась. Он приподнял ее голову и уловил сильный запах алкоголя. Затормошил, услыхал бессвязное бормотание, воскликнул:

— Да ты же пьяна, красавица моя?! — опустил голову на ковер, выглянул в кухню, увидел бутылки, и хохотнул.

Ева продолжала спать. Он вернулся к ней, весело смеясь:

— Ну и поддала, моя красавица, почти бутыль вылакала! Что это у тебя за праздник сегодня? Ты так до спектакля не отрезвеешь! — поднял на руки, отнес в спальню, положил на кровать.

Она буркнула что-то и повернулась набок. Андрей усмехнулся:

— Поспи, поспи еще, потом я приведу тебя в нормальное состояние.

Ева не слышала его, она сейчас никого не слышала и не видела никаких снов. Но никто кроме нее не знал, а Ватюшков тем более, что именно заставило ее так сильно напиться. Был ли для нее сегодня праздник или было другое что-то. Ева никому не собиралась говорить.

Однако повод у нее, несомненно, был, поскольку в этой жизни ничего не происходит без повода. Вот только один и тот же повод разных людей может толкнуть к разным действиям. Однако пьют, как правило, для успокоения нервов и чтобы забыться.

Во второй половине дня Андрею удалось привести Нарлинскую в более-менее нормальное состояние. Она долго не выходила из-под прохладного душа, избавляя себя от хмеля и вялости. К вечеру Андрей отвез ее в театр. По дороге спросил:

— Ты сможет сегодня играть на сцене? Может, сказать, чтобы сделали тебе замену?

Ева посмотрела на него отчужденно-печальными глазами:

— О чем ты, Андрей? Я сегодня все смогу и даже больше, — отозвалась.

— Не нравится мне твое лицо, красавица моя! Я не узнаю тебя! Ты сегодня не такая, как всегда! — он заглядывал ей в глаза, тщетно намереваясь в них прочитать ее мысли.

— Все это пустое, Андрей, — сморщила она лицо. — Все пройдет. Все скоро закончится, — посмотрела на Ватюшкова туманным взглядом, в котором то ли все еще бродил хмель, то ли заваривалось что-то на новых дрожжах, попросила. — Ты приезжай за мной после спектакля.

— Непременно, непременно, красавица моя! — Ватюшков крепко притиснул ее к себе.

Проводив Еву до ее гримерной, Андрей вернулся в машину и долго сидел, обдумывая сегодняшнее поведение девушки. Оно удивило его. Ни с того ни с сего напилась до потери сознания. С нею никогда подобного не происходило. Она всегда знала меру, и мера эта была небольшой.

Как намагниченную ленту он прокрутил в голове весь вчерашний разговор с Евой, и в голове опять возникли вопросы. Они, как заноза, тревожили душу. Они понуждали его поставить последнюю жирную точку. Он решил сам переговорить с Корозовым. Андрей не снимал с Глеба своих подозрений. Будь его воля, он бы собственной рукой завалил его, как кабана. Вместе с тем, его мучило чувство ущербности оттого, что не понимал, за что убит Дорчаков и почему не проходит мысль, что убийство связано с информацией о Еве. Этот узел стоило разрубить, иначе он мешал ему дышать и думать.

Набрав номер Корозова, он услыхал в телефоне:

— Слушаю.

— Это Ватюшков, Глеб. Надо срочно встретиться, есть один вопрос.

Некоторое время длилось молчание, прежде чем Глеб произнес:

— Подъезжай! — и назвал место и время.

Потом вызвал Исая, распорядился организовать охрану и выехал в кафе «Оранжевое небо».

У кафе был раньше Ватюшкова. Исай быстро расставил охрану.

Андрей, подъехав, опытным глазом отметил, что Корозов хорошо подготовился. Вылез из машины и с одним охранником направился к оранжевому столу, за которым на открытой площадке уже сидел Глеб, расстегнув пуговицы пиджака.

Протянул ему ладонь. Сел. Его охранник, хмуро стреляя глазами по охранникам Корозова, замер неподалеку от Исая.

Глеб ждал, что скажет Ватюшков, и тот начал:

— Чтобы между нами не было недомолвок, хочу сразу предупредить, что в убийстве Дорчакова я подозреваю тебя! И если бы была моя воля, я бы давно разорвал тебя на части. Но в этом паршивом мире не все зависит только от моих желаний! Однако не об этом будет наш разговор. Мне надо знать ответы, которые ты дал на вопросы Дорчакова. Если ты желаешь, я могу повторить эти вопросы, чтобы у тебя не было сомнений, что я в курсе всех событий. Впрочем, не я один, но все друзья Евы Нарлинской.