Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хорошо, — буркнула я.
— Я буду в саду.
Развернувшись на пятках, я сжала и разжала кулаки, чтобы не устраивать шоу на публике, рядом с больными и пострадавшими людьми.
— И без глупостей.
— Будто тебе не все равно! — вскрикнула я, выдвигаясь к выходу из больницы. Я всегда их не любила, даже если к нам чаще приезжал личный врач. Дороти в младенчестве много болела. Приходилось чаще бывать в пропахнувшем лекарствами месте.
— И без глупостей, — про себя передразнила слова Харриса и ощутила надвигающуюся жару. Утром климат Италии был умеренно теплым и приятным, а в период с 12 до 4 на улице невозможно было находиться. Особенно в летний период. Мне повезло, что на улице осень. Вряд ли я бы выдержала подобную погоду, родившись в Ирландии.
Больничный сад был сделан скорее для больных людей, которым необходима была прогулка и свежий воздух. Я бродила по каменной плитке, подолгу не задерживаясь взглядом на бродящих пациентах. Из разговора прогуливающихся медсестер в обеденный перерыв, я слышала отрывки разговора про перестрелку. Шесть пострадавших, двое из которых молодые раненные девушки. Про убийства они не разговаривали, но и услышав точное количество, я бы долго не смогла успокоиться.
Раньше я часто обращала внимание на людей. Я всегда была эмпатичным человеком, легко воспринимающая чувства и эмоции других людей. Когда кто-то начинал плакать, даже незнакомый мне человек, я могла пустить слезу вместе с ним. Я легко смеялась с шуток, даже самых глупых, поддерживая таким образом человека. К бездомным животным я относилась по истине слезливо, стараясь оказать как можно больше помощи, если бы мне позволяла мама. Она была жестока даже к беспомощным животным, что говорить о собственной дочери.
Наблюдала за дедушкой в больничных штанах и рубашке, еле передвигающимся на ногах, с помощью медсестры, но продолжающим улыбаться и говорить милые шуточные вещи. Он не отчаивался, как бы не понимал тяжесть своего положения. И горечь в горле не давала мне покоя, мне хотелось одновременно облегчить боль человека, как и смеяться с его бодрых шуток.
Меня выбил из раздумий скрип машины, подозрительно отличающийся от тишины больничного сада. Я развернулась в сторону шума и увидела трех людей, выбегающих из черного минивэна. Если бы не ситуация, в которой я нахожусь последние два месяца, я бы спокойно отошла от опасных людей. Но я была с Харрисом, я была наследницей компании отца, я была врагом Андреаса. И когда в твоей и без того неспокойной жизни появляется черный фургон, ты не думаешь ни о чем, кроме как о способе остаться в безопасности. Инстинкты кричат развернуться и со всей скорости бежать в безопасное место. Я бегу в обратную сторону, чувствуя себя в медленной съемке с подкошенными от страха ногами. Адреналин мчался по моим жилам, а позади раздавался шорох шагов. Вокруг замедлилось время, я перестала слышать шум листвы, разговоры пациентов, перестала наблюдать за милым дедушкой. Сердце танцевало ритм опасности, которая ждала, когда меня схватят. Я бежала в сторону больницы и боялась обернуться, знала, что преследователь позади. Мысли были сфокусированы, в моем беге не было места слабости и страху. Об этом говорил Эйвон? Я буду подвергаться опасности, буду раз за разом под мишенью.
— Хендерсон! Это я, — будто услышав знакомый голос, я резко останавливаюсь и оборачиваюсь назад. Ноги ватные, а тело, напряженное. Раздаётся выстрел, от которого я скашиваю ноги, зажав уши руками. Самосохранение, по которому я прижала руки к голове.
— Беги, Тереза, — в больничных дверях появляется высокий силуэт Харриса, и я расширяю глаза. Преследователь в черном капюшоне, позади которого бегут незнакомые мне люди приближается. Я прищуриваюсь и не могу узнать черты лица.
— Кто Вы?
— Я, это я, Тереза. Иди ко мне, — кричит знакомый голос. Я оборачиваюсь на Харриса, который рывком движется ко мне. Его тело напряжено, кулаки сильно сжаты, а глаза сужены до невозможности. Он зол. Или боится? Я опускаю руки, не зная, как поступить. Я была в безопасности все те месяца, что Харрис украл у меня. Но на другой стороне стоял узнаваемый в памяти голос, будто он принадлежал кому-то близкому. Я стояла в ступоре, наблюдая за фигурами с двух сторон от меня.
— Не делай глупости, Тереза. Беги ко мне, — злобным, но приятным голосом приказывал Харрис. Его тон всегда был приказным, даже в самых будничных ситуациях. Его руки согнуты в беге, волосы растрёпанные, но он по-прежнему выглядит, словно кельтский бог. Притягательный, манящий соблазнитель.
Я делаю шаг к нему и сразу же оказываюсь схвачена его рукой. Харрис прижал меня к себе, опуская сильную ладонь на мою спину и защищая меня. Три томных, глухих, пронзительный выстрела, и я дергаюсь. Харрис стрелял. Стрелял прямо над моей головой в тех, кто преследовал меня. Я сжимаю в кулаки его черную рубашку и дрожу, боясь поднять глаза.
— Мне не все равно, — он учащенно дышит после бега, продолжая держать меня в объятиях. Вокруг кричат люди, опасающиеся звуков выстрелов, и я полностью их понимаю. Я не была готова. Не была готова к звукам выстрела, словно готовящие меня к смерти.
— Что? — шепчу я, продолжая утыкаться в запах дерева, окутывающий меня в безопасное волокно.
— Мне не все равно на то, что с тобой может случится, — признается Харрис, и я осмеливаюсь поднять голову, заглядывая в честные голубые глаза. Приоткрыв губы, я подолгу рассматриваю блеск в его глазах от яркого солнца.
— Ты полная моя противоположность, Харрис. Бесчувственный, холодный и злой, — осмеливаюсь я. Он хмыкает, опуская вторую руку, держащую тяжелый черный пистолет.
— Это не значит, что мне будет всё равно на тебя, — его запыхавшийся голос звучит маняще, он облизывает засохшие губы, и я сглатываю.
— Ты не мараешь руки убийствами, — шепчу я, всё ещё пораженная случившимся. Я боялась разворачиваться, так как осознавала о мёртвых людях, которых он без раздумий лишил жизни. Тремя чёткими выстрелами над моей головой… Я дёргаюсь, заставив его руку сжаться крепче и прижать моё тело к его.
— Ты моё исключение, девочка. Одно маленькое, надоедливое и рыжее исключение, — произносит он, разгоняя сердцебиение и заставляя меня затаить дыхание. Он
