Вот какие у них могут быть общие интересы?

Он ходит к нам в гости, а дети к нему заглядывают, и мадам Лидия его тоже любит и постоянно приглашает. Она его зовёт, а я сторонюсь. Всё присматриваюсь, присматриваюсь, и понять не могу. Ни разу не говорил о своих родных. Где они, что с ними, есть ли они вообще. У него какие — то странные совершенно игрушки. Китайский слон на подставке ужаснейшего образа. С детьми вот стал крутить волчок. Говорит, что это всё подарки от китайского императора. А говоря это, так заразительно смеётся, что почти — что веришь в это. Вот врать — то горазд. А детям такие сказки нравятся. Они гоняют волчок по комнатам и всё твердят какую — то выдумку: «Я честный, я честнее, я чудесный, я прелестней».

Он молод, не совсем грамотен в манерах… Даже совсем не грамотен. Деревня! Но ведёт себя очень прилично. И у нас на столе стала появляться пристойная еда. Один раз принёс дорогой напиток. Так мы его разбавили и пили долго. Выставили свечи будто в праздник. Он как Христос свалился к нам с неба…

Да что я всё про него, да про него.

Приезжай, я уже тебе всё простила, если было на самом деле что прощать. Приезжай и познакомься с нашим жильцом. Он тебе точно понравится…

А я, кажется, заскучала… по тебе что ли? По твоим милым и ребячьим выкрутасам, по твоей наивной лжи, и хочется какой — то дурацкой выходки… А кругом быт и борьба за место под солнцем.

Что у тебя с учёбой, почему не отвечаешь? Ты сейчас где?

…1919

Петроград

7

Миша, я едва осталась жива… В дверь сначала стучали, да что стучали — били ногами! Это были те самые бандиты за окнами, или страшные агитаторы, которых мы, увы, таки дождались. Я видела до того слежку. Мужик был в валенках, в ушанке, и совершенно туп. Пялился весь вечер в наши окна и как заколдованный мерин или свинья, раздражающиеся на любое шевеление, исподлобья дырявил занавески. Я только теперь поняла — зачем это.

Степан был среди «этих». Вот и сглазила в прошлом письме. Да ты, помнишь, наверно. Я побежала тогда открывать. Иначе бы сломали дверь и мы бы непременно замёрзли. Боже, боже!

…Бедные дети! Я успела пробежать коридор и спрятать детей у Никоши… Это имя того молодого человека. Я раньше вроде стеснялась говорить его имя. Точно уже не помню.

Потом всё было как в тумане. Меня били эти сволочи. Я была без сознания. Очнулась в совершенно непонятном месте. Меня каким — то образом вызволил из этой передряги Никон. Он наш спаситель, волшебный спаситель, не меньше. Ты не представляешь: он и детей смог спасти и меня. А мадам Лидия… Бедная Лидия, как мне её жалко!

После этого было столько приключений. Страшных приключений, хуже каких не бывает. Мы спаслись как в сказке. Я будто летела по небу, и прыгала как чёрт по крышам. Это был сон, страшный нереальный сон…

Я не договорила: мадам Лидии больше нет: её убили бандиты в ту самую скверную в моей жизни ночь. Мы… хотя не буду рассказывать. Туман, сплошной туман и по — прежнему болит голова… и я теперь как старуха без трёх передних зубов. Стараюсь не улыбаться и говорить через щёлочку. Никон посмеивается при том, утешает через смех, и говорит, что у меня станут скоро королевские зубы с алмазами. Вот же чёрт! Иногда с ним бывает весело как в цирке, а иногда хочется рыдать, что я и делаю, когда рядом нет детей…

Мне вообще Никон запретил появляться на улице, ведь бандиты все живы и они могут охотиться за нами… За что? Почему они стали искать нас — совершенно обыкновенных и обедневших?

Никоша смешит, и говорит, что моськи слона ищут, чтобы нагавкать на него. Странная шутка, правда?

Степана вроде убили. Если, правда, убили, так поделом ему.

Я не жестока, но он заслужил смерть. Он навёл на нас этих людей.

Это, во — первых. Хотя бы за предательство…

Во — вторых, а какой спрос за предательство с бандитов? Никакого. Для них вонзить нож в женщину — геройство, а воровать и грабить так же просто, как ежедневно садиться обедать.

А главное, обидно за смерть Лидии Григорьевны. За что, спрашивается? За то, что у неё дети, а они веселы против всего населения? Теперь их надо вести в приют.

Кажется, все так делают, но я не могу…

Я уже настолько с ними свыклась, что теперь не представляю, как можно быть врозь. Это во мне говорят неиспользованные материнские чувства, инстинкт женщины — защитницы всего маленького.

На Степане кровь мадам Лидии, хотя убивал с Никошиных слов вовсе не он. А один из них. Главный целил в Никона и промазал. Я этого, разумеется не видела, то, что мне Никон рассказал — в деталях не помню, потому утверждать не буду. И ещё этот Степан до того затыкал мне рот половой тряпкой. Главный бил меня как боксёрскую грушу. Я блевала внутрь себя и чуть не утопла в своих… Ну ты понимаешь…

Мерзко, жить не хотелось поначалу… Я, когда вспоминаю, дрожу. Вот и сейчас меня только при упоминании пробирает трепет, но я хочу с тобой поделиться. От этого мне легче.

Мне Никон ничего толком не говорит. Что и как, как выбрались. Ничегошеньки. Говорит, что мне знать не положено. Выбрались, да и ладно. Говорит, порошок есть такой для забывчивости, а для памяти вроде нету. Всё придумывают, говорит, да не могут выдумать. И будто я для забывчивости выпила лишнего.

Он командует как себя вести, а я ему верю. Он умён и изворотлив как добрый Люцифер. Он жалеет и заботится. Даже отец бы мой не смог так оберегать и заботиться. Без него мы бы не выжили. Но, всё на этом!

Не знаю свою дальнейшую судьбу. Не сказала главного: а дети со мной. Они стали ко мне относиться очень хорошо, но плачут, всё время спрашивают о маман Лидии и своём отце. А мне приходится врать, что это всё временно. Что мать их уехала, но скоро прибудет. Верят или нет, уж не знаю сама, но продолжаю и продолжаю сочинять небылицы. Живём мы — ты не поверишь где и как. Да, и говорить про это даже намёками Никон не разрешил. Если меня по пути с почты убьют,