Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но, мой бедный Теран, – ответила госпожа д’Окенкур на намек, имевший целью уязвить Люсьена, – тем, что напьются, не угрожают, а просто напиваются. Нужно уметь чувствовать эту разницу.
– В самом деле, нет ничего более трудного, как уметь пить, – сказал педантичный Гоэлло.
Все испугались, что последует анекдот.
– Что же мы будем делать, что же мы будем делать? – воскликнули в один голос Мюрсе и один из графов Роллеров.
Все задавались этим вопросом, и никто не мог найти ответа, когда появился господин д’Антен; он так сиял весельем, что лица у всех прояснились. Это был высокого роста блондин, лет тридцати, которого невозможно было себе представить серьезным и степенным; даже о том, что соседний дом горит, он, вероятно, объявил бы со своей неизменной веселой улыбкой. Он был очень красив, но иногда его прелестное лицо принимало несколько тупое и глупое выражение, как у человека, который начинает хмелеть. Когда его узнавали ближе, это оказывалось еще лишней привлекательной чертой. Он не обладал здравым смыслом, но у него было замечательно доброе сердце и невероятный запас веселости. Он кончал сейчас проматывать крупное состояние, которое оставил ему три-четыре года назад очень скупой отец. Он уехал из Парижа, где его подвергли преследованию за насмешки над одной августейшей особой. Это был человек незаменимый в устройстве увеселительных прогулок; в его присутствии все оживало. Но госпожа д’Окенкур знала все его привлекательные стороны, и неожиданность – условие, столь необходимое для ее счастья, – в данном случае исключалась.
Гоэлло, прослышав об этих словах госпожи д’Окенкур, грубо высмеивал господина д’Антена за то, что он не способен придумать что-нибудь новое, когда вошел граф де Васиньи.
– У вас есть только один способ сохранить свое место, дорогой д’Антен, – сказал Васиньи, – станьте благоразумным.
– Я сам себе надоел бы. Я не обладаю вашим мужеством. У меня будет достаточно времени быть серьезным, когда я разорюсь; тогда, чтобы скучать с пользой, я брошусь в политику и вступлю в тайные общества в честь Генриха Пятого, моего короля. Вы мне дадите местечко? А пока, господа, так как вы очень серьезны и еще усыплены приветливостью особняка Марсильи, давайте сыграем в ту итальянскую игру, которой я вас как-то научил, в фараона. Господин де Васиньи, который ее не знает, будет метать банк, и Гоэлло не станет говорить, что я выдумываю правила игры, чтобы всегда выигрывать. Кто из вас умеет играть в фараона?
– Я, – сказал Люсьен.
– Хорошо; будьте настолько добры, наблюдайте за господином де Васиньи и помогайте ему соблюдать правила игры. Вы, Роллер, будете крупье.
– Я никем не буду, – сухо ответил Роллер, – я ухожу.
Объяснялось это тем, что Люсьен, которого он никогда не встречал у госпожи д’Окенкур, был в этот вечер в центре внимания; заметив это, граф Роллер ушел, так как не мог с этим примириться. Значительная часть общества Нанси, в особенности молодые люди, не выносила Люсьена. Раза два-три он ответил им высокомерно и даже, по их мнению, весьма остроумно; с тех пор они стали его смертельными врагами.
– А после игры, в полночь, – продолжал д’Антен, – когда вы проиграетесь, как подобает порядочным и милым молодым людям, мы отправимся ужинать в «Гранд-Шомьер». – (Это был лучший ресторан в Нанси, расположенный в саду бывшего картузианского монастыря.)
– Если это пикник, – сказала госпожа д’Окенкур, – то я согласна.
– Конечно, – ответил д’Антен, – а так как господин Лафито, у которого замечательное шампанское, и господин Пьеборль, владелец единственного здесь ледника, могут лечь спать, то ради пикника я позабочусь о вине и о том, чтобы его заморозили. Я распоряжусь доставить его в «Гранд-Шомьер». А пока, господин Левен, вот вам сто франков: сделайте мне честь, играйте за меня и постарайтесь не соблазнять госпожу д’Окенкур, а не то я вам отомщу и донесу на вас в особняк де Понлеве.
Все подчинились решению д’Антена, даже благоразумный Васиньи. Через четверть часа игра приобрела весьма оживленный характер. На это-то и рассчитывал д’Антен, желая разогнать зевоту, которой все заразились у госпожи де Марсильи.
– Я выкину карты в окно, – сказала госпожа д’Окенкур, – если кто-нибудь поставит больше пяти франков. Неужели вы хотите сделать из меня маркизу-картежницу?
Вернулся д’Антен, и в половине первого все отправились в «Гранд-Шомьер». Цветущее апельсиновое деревцо, единственное в Нанси, стояло посредине стола. Вино было прекрасно заморожено. Ужин прошел очень весело, никто не напился, и в три часа утра все расстались лучшими друзьями.
Так женщина губит свою репутацию в провинции; но госпожа д’Окенкур не обращала на это никакого внимания. Утром, проснувшись, она пошла к мужу, который сказал, целуя ее:
– Ты отлично делаешь, что развлекаешься, моя крошка; хорошо, что у тебя хватает на это смелости.
Люсьен затянул возможно дольше свое пребывание в особняке д’Окенкур; он вышел вместе с последними гостями и примкнул к их небольшой группе, уменьшавшейся на каждом углу, по мере того как каждый сворачивал к своему дому; наконец он честно проводил последнего, жившего дальше всех. Он много говорил и испытывал смертельное отвращение при мысли, что очутится наедине с самим собою, так как еще в особняке д’Окенкур, слушая болтовню и любезности всех этих господ и стараясь своей находчивостью в разговоре укрепить положение, которое как будто занял и которое не было положением мальчика, он уже принял решение относительно завтрашнего дня.
Он решил не идти в особняк Понлеве. Он страдал, но «надо, – так думал он, – заботиться о своей чести, и если я сам махну на себя рукой, то предпочтение, которое она иногда как будто оказывает мне, будет уничтожено презрением. С другой стороны, бог знает какое еще новое оскорбление готовит она мне, если я приду завтра!»
Обе эти мысли, сменявшие последовательно одна другую, были для него адом.
«Завтра» наступило очень скоро, а вместе с ним явилось и острое ощущение счастья, которого он лишил бы себя, если бы не пошел в особняк Понлеве. Все ему казалось пошлым, бесцветным, противным по сравнению с тем сладостным смущением, которое он испытывал бы в маленькой библиотеке, перед столиком красного дерева, за которым она работала, слушая его. Уже одно решение отправиться туда сразу изменило его состояние.
«К тому же, – прибавил Люсьен, – если я не пойду сегодня, как я явлюсь туда завтра?» В крайнем