Тиршиал не хотел такого конца для своей сказки. Надо вовремя остановиться… но как?

Дело не в деньгах. Торговля приносит хороший доход. Дело в славе. В проклятой краденой славе.

Если великий резчик объявит, что труды его подошли к концу и пора оставить мастерскую, самые знатные и влиятельные лица Тайверана потребуют, чтобы он сделал для них «самую-самую последнюю вещь». Среди этих заказчиков наверняка будут Мудрейшие Кланов. И королева. И король. Того, что осталось на дне седельной сумы, на эту ораву никак не хватит.

Потому и едет Тиршиал на север, не сворачивая с пути, какие бы препятствия не возникали перед ним. Не моржовая кость нужна ему, а поделки из нее. Вдруг да удастся откупиться от судьбы!

* * *

— Разбойники, госпожа? — Комар пожал плечами. — В это время они расползаются по деревням. По двое, по трое, а где и десяток приткнется. Не в лесу же им зимовать, на радость троллям!

— Так пройдитесь по деревням, — ровно, сдерживая ярость, приказала Вастер. — Узнайте, кто из чужаков забрел туда… Сумеете изловить хоть одного разбойника — награжу. Я должна узнать, кто побывал в замке в тот день, когда пропали пленники из Людожорки!

Женщина вскинула к груди руки со сжатыми кулачками.

Наградить этих мерзавцев? Их бы насмерть запороть! Ведь это они, погнавшись за грошовой прибылью, оставили в живых Эйнеса!

Но нельзя, никак нельзя сорвать зло на негодяях! Они нужны Вастер! Не потому, что они преданные и исполнительные — нет, за медяк продадут хозяйку. Зато перед ними не нужно притворяться. Не нужно ничего им объяснять. Достаточно приказать…

— Ищите! Отправляйтесь прямо сейчас! Если схватите кого-то из разбойников — пытайте на месте, пока не расскажет, кто из их проклятой банды посмел разгромить мою комнату и где сейчас добыча! Но главное, отыщите — у разбойников, у Эйнеса, у Тысячеликой, у кого хотите! — шкатулку с разноцветными стеклянными бусинами. А не то — глядите у меня!.. Как я плачу по этой шкатулке, так и вы рыдать будете! Кровавыми слезами!..

— А почему, дорогая? — послышалось от дверей. — Почему ты плачешь из-за каких-то стекляшек?

Вастер, побледнев, беспомощно взглянула на румяное лицо вошедшего Унтоуса, на острые глазки, в которых светилось подозрение.

— У тебя украдены золотые украшения, а ты убиваешься из-за стеклянных бусинок… которые я тебе, кстати, не дарил… Что она значит для тебя, эта шкатулка, — объясни, моя радость?

Супруга владельца замка на мгновение растерялась — но тут же расцвела в обворожительной улыбке:

— Ах, дорогой, не забивай свою умную голову пустяками, которые женщина принимает слишком близко к сердцу! — И нахмурилась с шутливой угрозой. — Если муж не оставляет жене ее безобидные маленькие тайны, она может завести одну большую!

* * *

Почему-то Эйнес не вспомнил о том, что по осени Тагизарна разливается. Возможно, потому, что в верховьях, где стоял его родной замок, она не такая полноводная…

И теперь мужчина с тоской смотрел на реку, поднявшуюся в берегах и поглотившую место, где на них со спутником напали стражники.

Вон там торчит из воды вершинка полузатопленного деревца. Это по его корням Эйнес пытался спуститься к реке, а когда понял, что не успеет это сделать, — бросил в воду флягу.

Теперь Эйнес по валунам пробрался ближе к приметному деревцу и, проклиная себя за то, что в детстве не научился плавать, начал забрасывать в воду попеременно то круглую сетку, то крюк (которым надеялся подцепить ремешок фляги).

Солнце поднялось уже высоко, а отчаявшийся человек еще продолжал безрезультатную «рыбалку». Он спустился ниже по течению и теперь полулежал на каменистом обрыве, бросая в воду то сетку, то крюк. Нет, надежды не осталось, но прекратить эти размеренные бессмысленные действия — означало сдаться, признать себя побежденным…

Мир исчез для Эйнеса — осталась только ненавистная серая гладь, в которую раз за разом бухался крюк. И разум, оцепеневший от безнадежности, не сразу воспринял детский голосок, зазвучавший в двух шагах:

— А что мой господин делает?

Эйнес, продолжая собирать мокрую веревку для нового броска, повернул голову.

Рядом стояла Недотепка, улыбаясь во весь свой большущий рот. Серое платье, явно перешитое из хозяйкиного, было усажено пятнами, словно кто-то пытался разукрасить повеселее унылый однотонный наряд. В левой косичке голубела распустившаяся ленточка, правая растрепалась.

— Ты откуда взялась? — охнул Эйнес.

— Заблудилась. — По тону Недотепки было ясно, что она не считает свое приключение трагедией. — Я пришла посмотреть, как поднялась вода. Ой, как поднялась, даже старую вербу затопило вот настолько! — Девчушка провела ладонью по воздуху на уровне глаз с такой гордостью, словно это по ее велению Тагизарна вышла из берегов. — И пристань затопило, вот! А потом я перепутала и пошла не в ту сторону!

Последнюю фразу Недотепка произнесла так же гордо и радостно. Эйнес вздохнул: хозяин постоялого Двора рассказывал ему, что придурковатая служанка путает «направо» и «налево» и способна заблудиться В трех шагах от частокола.

— А господин ловит рыбу?

Лупоглазая мордашка лучилась таким обаянием, что Эйнес невольно улыбнулся:

— Нет, малышка, не рыбу. Я флягу утопил.

— Беленькую, что у господина висела на поясе? — огорчилась Недотепка, замурзанной тонкой лапкой коснувшись пояса Эйнеса. — Ой, как жалко! Такая красивая!

— Вот и хочу достать. Но ее, наверное, течением уволокло. Спущусь дальше и еще попробую.

— Только вон к тем скалам не ходи. Там тролли живут.

— Что ты выдумываешь, глупая, какие еще тролли?

— Большие. Страшные. В скале большая-большая пещера, а над ней еще маленькие. Я в большую зашла. Там темно, страшно, а в стене ступеньки наверх вырублены. Тролли были наверху и по-своему говорили: бу-бу-бу!.. А потом стали спускаться по ступенькам. Я испугалась и убежала.

Эйнес знал Недотепку не так хорошо, как Кринаш и его жена. Но даже он сообразил, что бедной дурочке не сочинить все эти подробности. Мужчина поверил девочке — и встревожился.

— Тролли, да? Надо бы тебя, малышка, домой проводить…

— Там еще есть яма, — увлеченно продолжала Недотепка. — Ну совсем как колодец. Там сидит ребенок. И плачет.

— Что-о?

— Плачет. Тоненько так, жалобно. Или зверек, я не разглядела. Но все равно плачет. Они его потом съедят! — Недотепка скорчила «страшную» физиономию.

Эйнес впился глазами в простодушную рожицу девочки. Все-таки сочиняет? А может, ей все померещилось?

Ну и пусть сочиняет! Ну и пусть померещилось! Эйнес не сможет уйти отсюда и забыть обо всей этой истории! Слова придурковатой служанки с постоялого двора будут преследовать его до постоялого костра! Потому что если хоть на мгновение предположить, что в лапах у троллей и впрямь оказался ребенок…