Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Потому что была анонимка! – завопила в ответ Мотя. – Моя, моя анонимка!
– И ни одного доказательства! С каких пор анонимные письма – это готовый приговор?
Маша перевела дыхание.
– Я не хочу сказать, что ты не виновата. Ты виновата, Мотя. Это был плохой поступок, бесчестный. Но ты не смеешь взваливать на себя всю ответственность за то, что в конце концов случилось с жизнью Гудасова. Те люди, которые хором приговорили его, виновны не меньше тебя.
Она дружески взяла в свои руки ее ладонь – теплую, мягкую от впитавшегося крема.
– И прекрати себя грызть. Столько лет самоедения – достаточная расплата за одну подростковую анонимку.
– А за тебя? – шепотом спросила Мотя.
Маша нахмурилась, не понимая.
– Когда обвиняли тебя, я молчала. А тебя… тебя выгнали из секции! Я знаю, мне Стриж говорила! Ты потом заболела! Я видела, как ты плачешь, я хотела тебя утешить, но… но… Я струсила! Я боялась!..
«Ну конечно, она боялась, – подумала Маша. – А после того, как Гудасов попал в больницу, признаться стало и вовсе немыслимо. Это означало расписаться в том, что из-за тебя его уволили, из-за тебя избили, травили, пытались сжечь. Неподъемная ноша даже для очень бесстрашного взрослого. А тем более – для перепуганного подростка».
– Я все знала и ничего не сделала!
Мотя забрала у Маши ладонь. Она держала ее так, словно это была не ее собственная рука, а стухшая рыбина.
– А ты в курсе, что в пяти остановках метро от нас была еще одна конно-спортивная секция? – доброжелательно спросила Маша.
Губанова удивленно посмотрела на нее.
– И раз уж я так страстно любила лошадей, то могла бы уговорить родителей позволить мне ездить туда, – продолжала Маша. – Это был мой выбор: решить, что свет клином сошелся именно на ближайшей конюшне, и сдаться.
Тишина, нарушаемая только приглушенным сопением.
– Тебя бы не взяли, – прогудела наконец Мотя, как встревоженный жук.
– Я даже не пыталась! – отрезала Маша. – Может, ты еще и за это взвалишь на себя вину? Или за Лосину?
Она спохватилась, что в запале сболтнула лишнее, но было поздно: Губанова так и подскочила. Нагая Мотя напоминала теперь не гладкого тюленя, а разбухшую от варки креветку, которую окунули в оливковое масло.
– А что с Лосиной? Машка, ты не молчи! Ты все время молчишь, ничего мне не говоришь!
В свете того, что за последние полчаса беспрерывных убеждений Маша успела охрипнуть, это заявление выглядело вопиюще издевательским.
– На Анжелу напали, – со вздохом сказала она. – Ударили по голове чем-то тяжелым.
Матильда ахнула.
– Где?! Кто?
– Кто – не знаем, а нашли ее в парке, едва живую. Увезли в больницу без сознания.
– У меня телефон ее мужа есть! – Мотя забегала по комнате, забыв о наготе. – Надо же позвонить! У нее же дети!
– Матильда, ёшкин кот!
Мота вздрогнула и в тревоге воззрилась на рассердившуюся Елину.
– Всем уже позвонили! Мужа ее вызвали, он едет. Перестань суетиться. От тебя здесь ничего не зависит. А теперь признайся честно: ты все выдумала о том, что знаешь, кто убийца?
– Почему ты так решила?
– Потому что тогда он стукнул бы по голове тебя, а не Анжелу!
Губанова сдвинула брови. Лицо ее приобрело сосредоточенное и на удивление взрослое выражение. Маша насторожилась.
– Простыня влажная, – Мотя отложила в сторону простыню, явно думая о чем-то другом.
– Матильда!
– Мне надо одеться.
– Для чего?
– Я должна кое с кем поговорить!
Маша помолчала, пристально глядя на нее.
– Правильно, должна, – согласилась она. – Если простыня мокрая, закутайся в полотенце.
– Зачем?
Вместо ответа Маша приоткрыла дверь и позвала:
– Макар! Сережа! Зайдите к нам через пять минут!
Мотя немедленно заметалась. Метание это было непродуктивным: она стремительно протопала по простыне, уронила со стула полотенце и попыталась завернуться в Машину куртку.
– Замри!
К Машиному удивлению, заклинание подействовало. Мотя застыла, вытянув вперед шею.
– Жди! Я халат принесу, – сдерживая неуместный смех, пообещала Маша. – И оставь мою куртку в покое, пожалуйста.
1
Пришлось постучать раз десять, чтобы им открыли.
– Давай я ногой двину, – предложил Бабкин.
– Спокойствие, только спокойствие, мой нетерпеливый друг! – призвал Илюшин. – Дай людям возможность проявить добрую волю.
– Была у них такая возможность. Не воспользовались.
– Ты преждевременно хоронишь наших дам.
– В свете всего случившегося за последние два дня слово «хоронишь» мне не по душе, – проворчал Бабкин.
И тут дверь распахнулась.
– Нашли? – без предисловий спросил Макар.
Ирина Коваль молча смотрела на него.
– Он спрашивает, папки нашли? – расшифровал Бабкин.
Коваль шарахнулась назад с такой силой, будто ее толкнули.
– Судя по всему, их попытки не увенчались успехом, – поведал Сергею Илюшин.
– Ясен пень! Иначе б мы их тут не застали.
Из-за спины Кувалды выросла маленькая злая Сова.
– Что вам нужно?
Голос ее больше не источал медовую сладость. Больше всего он напоминал лязганье гильотины.
– Хотим сделать доброе дело, – известил Илюшин.
– Карму отполировать, – поддакнул Бабкин.
– Убирайтесь!
Она попыталась захлопнуть перед ними дверь, но Коваль удержала ее.
– Они знают про папки, – одними губами выговорила она.
И без того большие глаза Савушкиной расширились.
– Матильда! – яростно выплюнула она. «Надо отдать ей должное – соображает она быстро», – подумал Бабкин. – Проговорилась, тупая корова!
– Эта тупая корова спасает вам жизнь.
Бабкин бесцеремонно отодвинул Коваль и прошел в комнату. Макар укоризненно покачал головой ему вслед.
– Вы разрешите войти? – осведомился он.
Ира молча сделала шаг в сторону.
– Мы здесь, собственно, с одной целью, – мягко сказал Илюшин, оглядывая творящийся вокруг бардак. – Администрация отеля не хочет предавать это маленькое происшествие огласке. Но если вы видели «скорую», то вас должен был заинтересовать вопрос, кого она увозит.