– Ага, спасибо. Но вначале попробую сам справиться.

Робин взялась за последний конверт, жесткий, с утолщением в одном углу, – видимо, к открытке крепился какой-то сувенир. В последний момент Робин заметила, что конверт адресован ей, а не Страйку. Ее имя и адрес агентства были напечатаны на принтере. Судя по штемпелю, письмо отправили накануне из центра Лондона.

Страйк трепался со Штырем, но Робин не разбирала слов.

«Еще ничего не произошло, – убеждала она себя. – Это все от перенапряжения. Дважды такого случиться не может…»

Проглотив застрявший в горле ком, она распечатала конверт и осторожно извлекла открытку.

Это была репродукция с картины Джека Веттриано: в кресле сидит закутанная в покрывало блондинка в профиль с чайной чашечкой в руке; ноги в черных чулках и туфлях на тонком каблуке подняты на невысокую скамеечку. Никакого сувенира снаружи не оказалось. Нашлепка, которая прощупывалась сквозь конверт, была прихвачена клейкой лентой внутри открытки.

Страйк и Штырь не умолкали. Робин в нос ударил трупный запах, которого не мог перешибить даже дух немытого тела Штыря.

– Господи… – выдохнула Робин, но мужчины этого не услышали.

Она раскрыла открытку с репродукцией.

В углу скотчем крепился полуразложившийся палец ноги. На пустой стороне было аккуратно выведено печатными буквами:

She’s as Beautiful as a Foot[64].

Выронив открытку, она вскочила и – как ей показалось, будто в замедленном кадре, – повернулась к Страйку. Тот перевел взгляд с ее исказившегося лица к той жути, что валялась на столе.

– Отойди.

Робин повиновалась. Ее трясло. Присутствие Штыря было совершенно лишним.

– Чё там? – повторял Штырь. – Чё такое? А?

– Мне прислали отрезанный палец ноги, – отчетливо проговорила Робин чужим голосом.

– Без балды? – С нескрываемым любопытством Штырь бросился вперед, но, прежде чем он успел схватить выпавшую открытку, Страйк пригвоздил к столу его пятерню.

Фразу «She’s as Beautiful as a Foot» он узнал: так называлась еще одна песня Blue Öyster Cult.

– Надо звонить Уордлу, – сказал Страйк, но вначале написал на листке четыре цифры и достал из бумажника кредитку. – Робин, сними весь остаток, отдай Штырю и возвращайся.

Взяв записку и банковскую карту, Робин с благодарностью осознала, как необходим ей сейчас глоток свежего воздуха.

– А ты, Штырь, – резко приказал Страйк, – проводишь ее обратно, понял? До самой двери.

– Понял, не дурак, – ответил Штырь и словно подзарядился – как от любых непоняток, предстоящей разборки или малейшей опасности.

The lies don’t count, the whispers do.

Blue Öyster Cult. «The Vigil»[65]

В тот вечер Страйк сидел один за кухонным столом у себя в мансарде. Стул был неудобный, колено над протезом болело после многочасовой слежки за Папой-Злодеем, ушедшим среди дня с работы, чтобы подкараулить младшего сына, которого повели на экскурсию в Музей естествознания. Этот папаша определенно был владельцем фирмы, иначе его давно бы уволили за прогулы, которые требовались ему для давления на родных детей. Что же до Платины, та была предоставлена самой себе и в объектив не попадала. Узнав, что к Робин вечером приезжает мать, Страйк не стал слушать никаких возражений, настоял, чтобы его помощница взяла трехдневный отпуск, проводил ее до метро и потребовал, чтобы она прислала ему сообщение, когда войдет к себе в квартиру целой и невредимой.

Страйка клонило в сон, но от усталости он даже не мог заставить себя встать со стула и перебраться на кровать. Второе послание от убийцы взбудоражило его больше, чем он готов был признать вслух. При всей омерзительности посылки с отсеченной ногой у него все же оставалась тень надежды, что стоявшее на упаковке имя Робин было добавлено спонтанно. Но тот факт, что второе почтовое отправление убийца адресовал ей же, причем ехидно подмигнув Страйку («She’s as Beautiful as a Foot»), однозначно указывал, что под прицелом оказалась именно Робин. Даже воспроизведенная на открытке картина – одинокая длинноногая блондинка – носила угрожающее название: «С мыслями о тебе».

Застывший в неподвижности Страйк бурлил от злости и гнал от себя усталость. Вспоминая бескровное лицо Робин, он понимал: у нее умерла последняя надежда на то, что это была случайная выходка безумца. И все же Робин в полный голос требовала не отправлять ее в отпуск, указывая, что их два оплачиваемых задания – слежка за Папой-Злодеем и за Платиной – часто пересекались, а потому Страйку неизбежно пришлось бы делать выбор. Он стоял на своем: Робин приступит к работе не раньше, чем ее мать вернется к себе в Йоркшир.

Злоумышленник уже преуспел: бизнес Страйка сократился до двух клиентов. Только что в офис вторично нагрянула полиция; в прессе вот-вот грозила разорваться бомба, хотя Уордл обещал не разглашать историю с открыткой и отрезанным пальцем. Он соглашался со Страйком, что убийце хочется натравить на детективное агентство журналистов и полицию, а потому шумиха в прессе была бы ему только на руку.

В тесной кухне звонок мобильника прозвучал особенно резко. Страйк посмотрел на часы: двадцать минут одиннадцатого. Он даже не обратил внимания на имя, потому что его мысли были заняты Робин.

– Хорошая новость, – сказал в трубку Уордл. – Ну, относительно, конечно. Новой жертвы нет. Это палец Келси. С другой ноги. Чего добру пропадать, верно?

Не настроенный шутить, Страйк ответил грубо.

После окончания разговора он не встал из-за кухонного стола и опять погрузился в мысли, не слыша шума транспорта на Черинг-Кросс-роуд. И, только вспомнив, что завтра утром ему предстоит ехать в Финчли для встречи с сестрой Келси, он принялся отстегивать протез.

Страйк хорошо ориентировался в Лондоне вследствие бродячего образа жизни матери, но какие-то белые пятна все же оставались, и Финчли был одним из них. От тамошнего избирательного округа, насколько ему было известно, в восьмидесятые годы баллотировалась Маргарет Тэтчер, а Страйк с матерью и Люси в ту пору скитался из одного сквота в другой – то в Уайтчепеле, то в Брикстоне. Финчли, лежащий слишком далеко от центра, не подходил их семье, которая могла полагаться только на общественный транспорт и забегаловки, торгующие навынос; а кроме того, район этот был дороговат для женщины, которой зачастую даже не хватало монеток, чтобы включить электричество; его населяли, как когда-то мечтательно говорила Люси, приличные семьи. Выйдя замуж за инженера-сметчика и произведя на свет троих примерных сыновей, Люси получила то, к чему всегда стремилась: чистоту, порядок, стабильность.