Прошло не менее часа, прежде чем он снова решился приблизиться к озеру. На том самом месте, где недавно стоял самолет, теперь плавали утки. Дрались и оглушительно кричали два селезня. Утренний ветерок легкими шкваликами налетал на озеро, тревожил водную гладь. Темно-зеленое озеро мгновенно, словно рыбьей чешуей, покрывалось крохотными серебристыми волнами.

Пират долго стоял на берегу, смотрел на пустынное озеро, на уток, на отражающиеся в воде белые весенние тучки, и в глазах зверя было столько собачьей тоски и недоумения, как будто он впервые увидел и это озеро, и уток, и тучки и не мог опомниться.

Несколько дней Пират по многу часов просиживал на берегу озера. Казалось, он ждал, что Жилкин неожиданно появится на том самом месте, откуда так таинственно исчез. Ночевал он в сенях. Дверь избушки была плотно прикрыта, Пират ложился рядом и, чутко насторожив уши, слушал. За дверью было тихо, только изредка слышался мышиный шорох и писк, потом снова наступала тишина.

Он почти не охотился и за несколько дней сильно похудел. Вечером он садился напротив единственного окошка. Прежде в эти часы он всегда видел там голову хозяина. Однажды Пират даже встал на задние лапы и заглянул внутрь, чего никогда не делал прежде.

Через неделю прошел большой дождь и смыл следы человека. Пират долго ходил вокруг избушки, обнюхивал каждый кусочек земли. Он ощущал десятки знакомых запахов, но среди них не было одного – запаха человека, его хозяина.

Утром, когда ярко светило солнце и весело чирикали птицы, раздался громкий и жалобный волчий вой. И сразу на минуту стало тихо вокруг. Пират выл густо, призывно, но никто ему не ответил.

Волк вернулся в сени, лег там на свое обычное место и пролежал так до ночи. Ночью он двинулся на охоту.

После этого дня он начал много времени уделять охоте. Не каждый день приходил ночевать домой, но всегда, возвращаясь, он долго и старательно обнюхивал окрестности, надеясь обнаружить запах хозяина. Часто Пират подходил к запертой двери и тихонько, по-собачьи повизгивая, скреб лапой дверь.

Настала пора, когда даже его звериный нос уже не мог уловить ни одного малейшего запаха, оставленного здесь человеком. И тогда вечером, в обычную пору волчьих перекличек, снова завыл Пират и выл долго-долго, и снова на его зов никто не откликнулся.

Кончив выть, он подождал немного, потом, не глядя на избушку, двинулся в ту сторону, откуда пришел сюда с Жилкиным.

Он шел по прямой, не сворачивая, почти не останавливаясь. Только один раз, в полусутках волчьего хода от избушки, Пират остановился и свернул в сторону.

Ветер принес ему густой запах псины и гнилого мяса. Осторожно крадучись, пошел он на эти запахи и скоро увидел вывороченную наполовину старую ель, а под ее корнями в неглубокой яме волчье логово. Трава и мох вокруг были утоптаны и загажены, а на полянке, гоняясь друг за дружкой, шумно грызлись шестеро волчат. Самый низкорослый из них уже казался крупнее самого рослого зайца. Увидев незнакомого зверя, волчата мгновенно юркнули в яму, под корневища ели, сгрудились в кучу, и шесть пар блестящих глаз уставились на гостя.

Пират сделал еще несколько шагов и вильнул хвостом. В ответ раздалось дружное повизгивание и высунулось наружу несколько голов. Затем крупный, головастый волчонок, с темной спиной и большой, лобастой головой на тонкой, худой шее медленно приблизился к гостю и обнюхал его, лизнув в нос, потом упал на спину и поднял кверху, в знак доверия и покорности, четыре толстые, кривоватые лапы.

Пират обнюхал волчонка, приветливо замахал хвостом; казалось, что этого движения ждала остальная ватага. Они разом бросились к гостю и принялись тормошить его, а один, очень белесый, с удлиненной, щучьей мордой, вцепился ему даже в хвост.

Пират не рассердился. Он стоял на крохотной прогалине, окруженный волчатами, и блаженно помахивал хвостом.

Волчата были двух резко отличных друг от друга типов. Одни – более темные, лобастые, с темными загривками, очень похожие на Пирата, другие – белесые, узколобые, с удлиненными мордами, казались другого выводка.

Может быть, у Пирата впервые заговорил родительский инстинкт, сильный у самцов-волков. До этого он знал только одно сильное чувство – собачью привязанность к человеку. Теперь Пират стоял окруженный волчатами, терпеливо сносил их заигрывания, помахивал хвостом и от избытка чувств тихонько повизгивал и не торопился уходить.

Белесая узкомордая волчица, его зимняя подруга, прервала эту мирную сцену. Она внезапно появилась из-за куста с мертвым зайцем в зубах. Уронив зайца, она, лязгая зубами, сразу ринулась в драку. Пират поджал хвост и, прыгнув в сторону, побежал прочь.

Удирая от волчицы, он натолкнулся еще на одного зверя, на своего старого знакомого, беззубого волка. Беззубый волк казался еще более худым, шерсть торчала на нем грязными лохмами, а худая спина выгибалась острым большим горбом.

Беззубый волк, тоже с каким-то маленьким зверьком во рту, спешил к логову. Увидев Пирата, волк, не выпуская добычи, бросился к нему и рыча преградил дорогу.

И снова, как полгода назад, два зверя стояли, оскалив клыки и дыбом подняв шерсть, друг перед другом, готовые к смертельной борьбе.

Пират был теперь намного сильней своего соперника и мог бы без труда прикончить его. Худой беззубый волк забыл об опасности, рыча и царапая лапами землю, наступал на Пирата.

И Пират отступил. Он опустил хвост, попятился, прижал плотнее к голове уши и сначала медленно, а потом быстрее и быстрее побежал прочь.

* * *

В конце лета, когда начали желтеть березы и ярко закраснели рябины, Пират пришел к лесному складу Радыгина.

Здесь каждый кусочек земли, каждый кустик был знаком ему с детства. Но проникнуть в склад он не спешил.

Ночью ярко, как бывает только в августе, мерцали звезды. Пират лежал на том самом пригорке, на котором два с половиной года назад худая и израненная волчица оплакивала своих погибших детей.

Он лежал против ветра, положив голову на лапы, и отдыхал после долгого пути. Но глаза напряженно, не мигая, вглядывались в темноту, а короткие острые уши улавливали каждый звук.

В поселке и на складе не светился ни один огонек, не лаяла ни одна собака, только ветер приносил многочисленные запахи, говорившие, что в поселке есть и люди, и собаки, и лошади, и другие обитатели.

Прошел час и другой; Пират, все такой же неподвижный и окаменелый, лежал с открытыми глазами и чуть-чуть шевелил настороженными, вздрагивающими ушами.

Потом, где-то в противоположном конце поселка закричал петух и тонко залаяла молодая собака, и ей ответила другая. Затем, словно выполняя надоевшие и ненужные обязанности, вторя петушиному хору, начали лениво перекликаться собаки.

Вдруг Пират вздрогнул и приподнял голову. Совсем близко от него, на лесном складе, очень громко залаял пес. Голос был громкий, молодой, веселый; так лаял только Щеголь. И в ответ на лай молочного брата Пират завилял хвостом в темноте и сделал несколько шагов вперед, но в это время залаяла еще одна собака. Залаяла хрипло, злобно, с большими промежутками, и Пират снова припал к земле. Он узнал голос Полкана.