Но не только футболом, хоккеем, бильярдом и бегами был тогда сыт человек. Из подмосковных водоемов он таскал налимов и щук, и не только стрелял по тарелкам, но и охотился на волков, кабанов и другую живность, он ходил на лекции и встречи с писателями, посещал уроки бальных танцев в ЦПКиО имени Горького и в Сокольниках, которые стали у нас культивировать в конце сороковых годов в пику загнивающему Западу, он ходил в походы и запускал воздушных змеев. Было у того занятия даже специальное название – «змейковый спорт». По нему устраивались заочные состязания, поскольку на проезд не у каждого змеезапускателя были деньги.

2 июля 1945 года в «Вечерней Москве» стали публиковаться прогнозы погоды. Их просматривали даже те, кто газеты вообще не читал.

И вот прошли сороковые годы, годы трудов, строек, лагерей, травли, достижений, поражений, побед, разочарований, страхов, надежд, и великая сталинская эпоха собирания и укрепления государства Российского завершилась. Начались другие времена, времена разгибания, мучительного и долгого. Времена, полные новых надежд и новых разочарований, наши с вами времена…

Первые годы. – Школа – плацдарм классовой борьбы. – Главное – успеваемость. – Детское самоуправление. – Возвращение к старым порядкам. – Выбраковка неучей. – Наш уровень. – Разгром педологии. – Национальные школы. – Наказы избирателей. – Борьба с вошью. – Первые десятиклассники. – Трудные дети. – Учебники. – «Культурперемены». – Хулиганы в школе. – Учителя. – Чеховская Каштанка – носительница благородной идеи. – «Торжественное обещание» юных пионеров. – Школа и война. – «Наряды». – Правила для учащихся. – Раздельное обучение. – Чуткие дети. – Праздники и будни. – Бедность. – Кино и улица

Подобно русским писателям, которые, как известно, вышли из гоголевской «Шинели», все мы вышли из средней школы. Поэтому школьная тема близка нам и интересна. И учились ли вы в дореволюционной гимназии или на рабфаке, в музыкальном училище или современном колледже – у вас всегда найдутся общие воспоминания о товарищах, учителях, хулиганах, школьных вечерах и влюбленностях.

Вспомним школу двадцатых годов. Какой она была? Она была не похожа на дореволюционную – это прежде всего. Старая школа представлялась победившему пролетариату местом эксплуатации и подавления человеческой личности в ее зародыше. Муштра, зубрежка, оторванность от жизни – вот что прежде всего видели работники просвещения во всех этих гимназиях, реальных училищах и лицеях.

Воплощением тирании представлялись экзамены, отметки, домашние задания и контрольные работы. А латынь, греческий, чистописание и Закон Божий – никчемным, а то и вредным времяпрепровождением. К тому же «шибко образованные» были всегда чужды трудовому народу. Во время революции и Гражданской войны они находились по ту сторону баррикад и линии фронта. Как отголоски проклятого прошлого воспринимались порой требования учителей о вызове родителей в школу или вставание учеников при появлении учителя в классе. Ушло в прошлое классическое образование в гимназиях и реальное – в реальных училищах. Не стало коммерческих училищ, кадетских корпусов и пр.

Теперь все стало просто. Школы первой и второй ступени. Школа первой ступени – это начальная школа, с первого по четвертый класс, а второй ступени – с пятого по седьмой, а то и по девятый классы.

Образование называлось «народным» (сокращенно «наробраз») и общедоступным. Никаких приготовительных классов, классных дам, только знания и труд.

В деревне с трудом дело обстояло проще. Там и летние каникулы сделали не два с половиной, а три с половиной месяца, чтобы у детей оставалось больше времени для помощи родителям в полях и огородах. В городах же, где существовала безработица, школы сами стали обзаводиться мастерскими: столярными, слесарными и пр.

Когда же все дети, согласно новому закону, пошли в школу, тут-то сказалась нехватка учебных мест. До революции-то многие дети учились в церковно-приходских школах, да и то по одному – по два года, и школ для них не строили, при церквях занимались. Теперь Церковь была отделена от государства, а школа от Церкви. Опасаясь религиозного дурмана, государство не решалось даже закрытые церкви отдавать под школы. На постройку же новых не было денег.

В школах возникла страшная теснота. В 1920 году, например, на каждого ученика в стране приходился один квадратный метр класса и тринадцать квадратных сантиметров коридора. Прямо хоть не выпускай детей во время переменки. Выход нашли: стали перемены для разных классов в разное время делать.

Когда, наконец, школьники расселись за свои столы и парты, где по двое, где по трое, а где и по четверо, оказалось, что не хватает учителей и учебников.

Тогда Наркомпрос стал сам придумывать программы обучения, которые в учебниках не очень-то и нуждались.

Согласно такой программе познание ребенком мира начиналось с дома, с семьи, мамы, папы, бабушки, дедушки, Жучки, кошки, мышки и прочего домашнего окружения. На второй год дети изучали родную деревню, осваивали, например, такие темы: «Осенние работы в деревне» или «Охрана здоровья и труда в деревне», на третий год обучения они знакомились с районом, волостью, губернией, а на четвертый – со всей страной. Что учитель знал – то и рассказывал.

Окончив четыре класса, ребенок не только умел читать, писать, считать, но и имел какое-то представление об окружающем его мире. К тому же он получал кое-какие трудовые навыки. Идея Наркомпроса о трудовом воспитании школьников не была оригинальной. Возникла она в сельскохозяйственных школах США. Там вопрос: «Как удается мистеру Смиту разводить таких прекрасных индюшек?» – превращался в школьный курс и становился основой программы обучения. Школьники Техаса и Айовы, чтобы найти на него ответ, изучали строение птицы, ее породы, болезни, чем они питаются, как размножаются и т. д. По окончании такой школы ученикам не надо было думать о том, чем заниматься. Они продолжали дело своих родителей на ферме.

Надежде Константиновне Крупской, работавшей в Наркомпросе, нравилась такая педагогика. Не случайно она выдвинула на руководящую работу Виктора Николаевича Шульгина. Это он перенес на подзолистую российскую почву методы обучения в школах черноземных штатов Америки. Пропагандируемый им метод получил название «Метод проектов». Суть его сводилась «к применению полученных в школе знаний при решении определенных жизненных проблем и к осуществлению разработанных проектов в жизни».

В сельских школах, например, дети работали над темами «Вырастим новую породу свиней» или «Сделаем работу нашего кооператива выгодной всем», а в городе – «Поможем ликвидировать неграмотность» или «Поможем нашему заводу-шефу выполнить промфинплан».

Новая власть провозгласила основой жизни труд. «Кто не работает – тот не ест». Этот пролетарский лозунг был заимствован из Библии, где в третьей главе второго «Послания к фессалоникийцам (солунянам)» сказано: «…если кто не хочет трудиться, тот и не ешь». Тема труда вдохновляла пролетарских художников на создание произведений искусства. На Петровке, при входе в Пассаж, были установлены барельефы полуобнаженных пролетариев, под которыми помещались серп и молот. Правда, изображены были эти орудия труда отдельно друг от друга, не перекрещивались, видно, потому, что еще не пришло время «смычки между городом и деревней». А вот на фасаде дома 6/8 по Большому Сухаревскому переулку, в котором в двадцатые годы находилось жилтоварищество, большими буквами были выведены слова известной песни: «Мы путь земле укажем новый, владыкой мира станет труд». Теперь этой надписи нет. Ее замазали.