Она выходит обратно на площадку, выглядывает из окна, смотрит на соседний дом. Это не слишком помогает.

Баскин ведет ее на третий этаж. Детская библиотека — новая работа для Донована, еще одна ванная и, наконец, еще одна гостевая комната.

Нейт слышит, как Баскин удовлетворенно хмыкает, и быстро подходит к нему. Свидетель предупредил бы о возникновении угрозы. Так… что же это значит?

Комната приятная, хотя и выглядит немного дешевой. Наверное, она предназначалась для слуг во времена, когда дом строился. Украшена в стиле той же эпохи: слегка приторные растительные узоры. На мраморной каминной полке — горшок с ароматической смесью, стойкий запах аниса.

Содержимое двух бокалов у моих ног вдруг взметнулось в воздух.

На миг воспоминание будто сбывается, а не просто встает перед внутренним взором: она чувствует запах Аддис-Абебы, ощущает жару и диван под руками.

Нет. Лондон. Сейчас.

Нейт смотрит снова и видит, что привлекло внимание Баскина: одинокий деревянный стул, современный и простой; стоит так, чтобы сидя смотреть в окно. Он явно не из этого дома, не соотносится с вещами, которые выбирала Диана Хантер. Это голое функциональное решение. Кровать отодвинули в сторону, чтобы приспособить пространство для новой цели.

Инспектор садится на стул и смотрит в окно. Перед ней раскинулся Лондон — спиралями и прямыми чертами; призрачно-белый свет фонарей отражается от низких туч. А в прорехах между ними — бесконечная чернота всего того, что уже не является этим миром. Стекло отделяет ее от крайностей: костистое лицо с запавшими глазами и одежда, как на похороны.

Оно сказало бы Нейт, кто здесь сидел, но она и сама знает.

* * *

— Мьеликки! Ты дома?

Нейт открывает глаза в замешательстве. Она ведь в доме Дианы Хантер, но это ее спальня. Она помнит, как закрыла глаза, сидя на стуле Лённрота. Она что, прямо там и уснула? Нет. Конечно, нет. Она все сделала, обыскала комнату и ничего не нашла, только одежду Дианы Хантер в шкафу. Потом пошла к Доновану разбирать книги и занималась этим до десяти утра. Она смутно помнит бурую дымку по краям поля зрения и как приказала Баскину вызвать себе такси. Она, должно быть, уже почти спала, когда попала домой. И даже не разделась.

— Мьеликки?

Голос сбивает ее с толку. Он звучит из нескольких мест одновременно. Из терминала. Из настольного компьютера. От входной двери. Из переговорного устройства.

— Мьеликки, это Пиппа. Пиппа Кин. Я проходила мимо и решила заглянуть. Ты в порядке?

Пиппа Кин из Директората по соцобеспечению. Она стоит под дверью и ломится во все ее устройства одновременно. Инспектор морщится, но на самом деле не злится. Очень похоже на Кин — слегка передавить, даже уместно, наверное. Она ведь должна следить, чтобы никто не свихнулся на работе. У нее есть ключи от всех дверей.

— Да, — говорит Нейт. — Я спала. Погоди.

Она встает. Почему-то это происходит одновременно медленно и поспешно.

— Здравствуй, Пиппа.

Кин обнимает ее с точно отмеренной теплотой, затем отступает на шаг:

— С тобой правда все хорошо?

— Да, правда.

И сама понимает: да, все хорошо.

Кин ухмыляется. Высокая, худая, с вытянутым лицом. Инспектору она кажется дюжей: энергичной в том типичном для английской глубинки духе, который одновременно восхищает и раздражает.

Нейт закатывает глаза и сообщает Кин, что входить не нужно, и та, разумеется, входит. Вся сцена — абсолютно в ее стиле: сперва заставила Нейт сказать, что с ней все хорошо, и поверить в это, а потом мягко воспользовалась прерогативой своей должности и вошла, но так, чтобы оставаться лишь подругой и коллегой. Уорент-офицер Кин так же хорошо знает свое дело, как детектив Нейт свое. Но человек она на удивление непрояснимый. А Нейт как инспектор Свидетеля терпеть не может непроясненность.

Кин живет в обществе тотального наблюдения, но умудряется оставаться непонятной. Будто свой характер, свое «я» она спрятала в голове так глубоко, что все ее внешние проявления ничем не выделяются, остаются невыразительными. Нейт видела ее невыразительно озабоченной, невыразительно оживленной, невыразительно сочувствующей. Она ее даже видела невыразительно флиртующей: легкие, как крылья бабочки, пальцы словно невзначай коснулись кожи и вызвали ответный вздох. Она легко может себе представить, как Кин невыразительно занимается любовью, может, настолько невыразительно, что потом и вспомнить нечего; о ней забудут, как только она закроет за собой дверь.

Лишь однажды Нейт видела, как Кин сделала что-то искренне, от всего сердца, так что на миг показался ее настоящий характер. Это случилось на новогоднем корпоративе для сотрудников Свидетеля. Все пришли с семьями, гудели и радостно растекались по снятому для этого случая помещению на Парк-Лейн, оформленному под альбом «Битлз». У стены застыл маленький мальчик в голубом плаще с капюшоном — несчастный и одинокий, между детским уголком, где показывали кино, и группками взрослых, рассевшихся на оранжевых пластиковых стульях и белых яйцеобразных креслах. У нее на глазах первый приступ отчаяния заставил мальчика скривить губы, вот-вот хлынут слезы.

Нейт обратилась к Системе с запросом о лучшей стратегии вмешательства, но увидела, как к нему подошла Кин — с жареной креветкой на палочке в одной руке и стаканом бурбона в другой — и опустилась на одно колено. Одним невероятно ловким движением она поставила на землю стакан и положила на него закуску, затем ее длинные пальцы сняли со стеклянного столика колоду карт. Повернувшись к ребенку, она пустила карты ручьем из одной руки в другую, а потом запустила их обратно, снизу вверх, будто обратила время вспять. Нейт ждала, что Кин предложит мальчику выбрать карту, а потом поняла, что та не станет этого делать. Представление ничего не требовало от целевой аудитории. Не было интерактивным. Это подарок. Мальчик сразу это понял и обрадовался. Между ними возник взаимный договор, и Кин добилась от него полного сотрудничества, даже не попросив об этом.

Кин выложила на полу змейку, которая вывернулась сперва в одну сторону, затем в другую, а потом смахнула карты рукой так, что они сложились в веер. Одно незаметное движение — и они будто испарились, а потом вдруг снова возникли, но уже в своей картонной упаковке, которую Кин вручила маленькому зрителю. Мальчик принял подарок, а Кин взамен получила от него какое-то признание — тайное желание, вопрос, старый кошмар — и в тот же миг его разрешила. Мальчик заулыбался и, не сказав спасибо, умчался обратно к другим, и на миг Кин казалась очень довольной. Выражение лица не изменилось, когда Нейт перехватила взгляд Кин, но все равно инспектор почувствовала, что настоящая женщина снова ушла на дно, и поняла, что не стоит упоминать о картах и мальчике, когда они столкнулись у фуршетного стола через несколько минут.

Кин непринужденно (и без приглашения) уселась у нее на диване, принесла невыразительную коробку шоколадных конфет среднего размера и фруктовый сок, который можно пить, пока уорент-офицер позаботится о том, чтобы инспектор не вернулась к работе раньше, чем следует.