– Еще кого-то ждем? – спросила я.

– А как же, – подтвердила Клаша, – соседи зайдут: тетя Феня, Митрофаныч, Люба, да ты их знаешь.

Я покорно вздохнула. Конечно, я знала и старинную подружку сестер тетю Феню, и старика Митрофаныча, и врачиху Любовь Петровну.

Новый год приближался.

За окнами послышался скрип снега. К нам шли гости. Клаша встала из-за стола и заторопилась к двери. Мы тоже поднялись.

– Клаша, с наступающим! – послышались голоса. – А где Натуся-то?

– О, да у вас гости!

– Может, мы не вовремя?

– Проходите, проходите! – приглашала Клаша. – У нас радость сегодня, внучка с подружкой приехали.

В комнату вошел Митрофаныч – соседский дедок, небольшого роста, по случаю праздника одетый в выходной костюм. В руках у него была гармошка в потертом футляре. Митрофаныч осторожно сгрузил ее на диван, потом пригладил расческой редкие седые волосы, поздоровался с нами за руку, оглядел хозяйским глазом стол.

– Богато живете! – похвалил.

– Не жалуемся, – отозвалась Клаша, – чего и тебе желаем.

– Рассаживайтесь, без чинов, – пригласила Натуся.

Дашка наступила мне под столом на ногу.

– Тот самый? – шепнула и покосилась в сторону Митрофаныча.

Я едва заметно кивнула.

Между тем гости расселись. Полная круглолицая тетя Феня рядом со мной, за ней Митрофаныч, потом Любовь Петровна, дальше Клаша с Натусей, Дашка, и круг замкнулся – снова я.

Митрофаныч, поблескивая глазами на бутылки, расставленные в центре стола, предложил:

– Ну, что? Проводим старый год?

– Давай, Митрофаныч, – поддержала Клаша, – ты один у нас мужчина, тебе и карты в руки.

Гости и хозяйки радостно чокнулись и выпили залпом. Нам с Дашкой тоже капнули вина в хрустальные рюмки. Дашка все еще смущалась, но от еды не отказалась, навернула и салатику, и разварной картошки, и кусок курицы. Я повозила вилкой в тарелке и обошлась моченым яблоком.

Старики раскраснелись, заговорили громче, вспомнили прошедший год и прошедшую юность. Они то и дело обращались к нам, спрашивали о родителях.

Митрофаныча интересовала работа отца, когда у него отпуск, поедет ли он в этом году куда-нибудь. Митрофаныч любил рыбачить с отцом. Старикам все было интересно, приходилось отвечать обстоятельно и подробно. Даша все время ерзала. Наверное, ей не терпелось самой порасспросить старичков, но она не знала, с чего начать.

Клаша поглядывала на часы и на экран телевизора.

– Митрофаныч, сейчас президент будет говорить, готовься, – напомнила она.

– А я всегда готов! – напыжился он.

– Шампанское готовься открывать, – засмеялась Клаша.

Митрофаныч неловко взял бутылку, рассмотрел этикетку:

– Ишь ты, давно я их не открывал, баловство это. – Он покряхтел и начал осторожно снимать пробку.

Из телевизора послышался переливчатый бой курантов. Пробка вырвалась из бутылки, ударила в потолок. Старушки загомонили, потянулись с рюмками к шипящей пене.

Снова чокнулись, поздравили друг друга:

– С Новым годом!

– С новым счастьем! – Уселись.

– Вот и Новый год, – сказала Клаша, – что же, Митрофаныч, давай споем, что ли?

– Можно, – согласился он.

Я посмотрела на Дашку, она клевала носом.

«Вот и все, – подумала, – сейчас они споют «Ой, мороз, мороз», потом еще что-нибудь и разойдутся по домам. А мы пойдем спать».

– Что это молодежь приуныла? – внезапно спросил Митрофаныч.

– Нет, ничего, все нормально, – встрепенулась Дашка.

– Девочки, вы в клуб не пойдете, что ли? – поинтересовалась тетя Феня.

– И правда, – подхватила Натуся, – с нами небось скучно, пошли бы на гулянье-то.

– Куда? – не поняла Дашка.

– В местном клубе танцы устроили, – объяснила я. – Хочешь пойти?

– Я – как ты, – сказала Дашка.

– Какие девчонки нерешительные пошли, – посетовал Митрофаныч, – раньше-то, бывало, за уши от клуба не оттащишь, а теперь все манерные какие-то.

Старушки рассмеялись.

– Им одним боязно, – вступилась Натуся.

– Так мы проводим, – бодро заявил Митрофаныч. – Сейчас прямо и пойдем. Ну-ка, девочки, одеваться! Живо!

Он ловко тяпнул еще рюмку, вскинул баян на плечо.

– Орел! – пошутила Клаша.

– Кровь у них, у молодых, жидкая, – хорохорился дед. – Мы покрепче были.

Вскоре я и Дашка под предводительством компании бабушек и деда высыпали на ночную новогоднюю улицу. Кое-где во дворах запускали салюты, мигали огоньки гирлянд в окнах и на деревьях перед домами. Деревня праздновала.

Митрофаныч развернул гармошку.

– И-эх!

Цыганочка Аза, Аза,

Цыганочка черноглаза,

Цыганочка черная, ты мне погадай! —

гаркнул он на всю улицу.

Бабушки подхватили:

В роще моей

Пел соловей,

Спать не давал он теще моей.

В рощу пойду,

Убью соловья;

Спи теперь спокойно, теща моя!

Дашка прыснула, закрывая ладонями лицо.

Мы шли с музыкой и песнями, то и дело останавливались, поздравляли знакомых и незнакомых.

В результате до клуба добрались во втором часу.

Народу набилось так много, что мы с трудом протолкнулись к раздевалке. Но и здесь было не лучше: на каждой вешалке висело по нескольку пальто и курток, одежда была навалена на стулья и прилавок. Публика всех возрастов, от малышни до древних старушек, двигалась, сидела, стояла, смеялась, собиралась компаниями и разбивалась на парочки. Наши бабушки сразу же встретили других бабушек, которые работали в клубе. В результате нас отвели в подсобное помещение, где мы и смогли раздеться. Потом наши старики куда-то испарились, а мы с Дашкой протиснулись в зал, где вовсю гремела музыка и топтался празднично разодетый народ. Лопались хлопушки, сыпалось конфетти, летали спирали серпантина. Под потолком крутился зеркальный шар, разбрасывая лучи света.

– Вау! – только и произнесла Дашка.

– А ты думала, – со знанием дела подтвердила я, – дискотека – прошлый век.

– Же-е-есть! – восхитилась Дашка.

– Как сказала бы моя мама: заповедник гоблинов, – буркнула я.