– Вы видели Олокуна, дон Вольтер?

– Вы о чем?

– Какой забывчивый! Сами же напугали меня рассказами об африканских идолах! А теперь не хотите и вспоминать этого их Олокуна, которого я больше всех испугалась, дон Вольтер.

– Олокуна нельзя увидеть, пока ты жив.

– Вот я и говорю – вид у вас такой, словно вы уже померли, Вольтер. От волнения, но померли.

– Я с деловой встречи.

– Ничего себе встреча!

– Прекрасная встреча. Скоро дела мои пойдут в гору, и ты увидишь меня перед дверью этой забегаловки в ландо, запряженном парой лошадей.

– А что такое ландо, Вольтер?

– Коляска, в которую впрягают лошадей; и ездят в них только князья. И ты увидишь меня в этой высокой коляске, Кармен, словно я гаитянский маршал.

– А почему не кубинский?

– Нет-нет, только гаитянский: мне их мундиры нравятся больше.

– А что же это за дела у вас, дон Вольтер?

– Ах ты, черномазая сплетница! Так я тебе и рассказал все мои секреты. Приготовь мне лучше стакан сока.

Сок был тут же приготовлен, и Вольтер выпил его медленными глотками, положил деньги на стойку, не стал дожидаться сдачи и отправился к себе. Едва он вставил ключ в замочную скважину, кошки устроили настоящий концерт. Они тут же стали тереться об него, извиваясь между ног, и только Белая Дама молча ждала, сидя на своем любимом месте на столе. Вольтер достал из холодильника пакет с кошачьей едой и разложил ее аккуратными кучками в разных углах комнаты, а самую большую насыпал на стеклянную тарелку, которую поставил на стол рядом с Белой Дамой. После этого он сел за стол, раскрыл черную папку и начал читать инструкции. Потом внимательно, одну за другой, просмотрел еще раз все фотографии Мюриэл Колберт, но тут перед ним возникла Белая Дама, небрежно ступавшая по разложенным на столе бумагам.

– Осторожно, Белая Дама, в них наше будущее.

Вольтер хотел отодвинуть кошку, но потом передумал и начал возвышенный панегирик в честь запечатленной на фотографиях женщины.

– Как только я увидел вас, я сразу понял, что вы – образ вечной молодости человечества. Без таких людей, как вы, мир давно бы исчез – и вполне заслуженно. В вас я вижу самого себя, молодого идеалиста, готового бороться за любой возвышенный идеал. Сандино? В Никарагуа, бороться рядом с Сандино! Война в Испании? В Испанию, защищать Республику! Международный фашизм? В ряды французского Сопротивления, я даже в югославском движении Сопротивления участвовал, чтобы поставить заслон на пути фашизма. Но пасаран! Они не пройдут! И складывается впечатление, что они не прошли. Назовите мне любой возвышенный идеал за последние пятьдесят лет – нет ни одного, в борьбе за который не участвовал бы ваш покорный слуга. Я – из породы вечных бунтарей, как те американцы, что в двадцать лет сражались в Испании в бригаде имени Линкольна, а теперь, когда им по семьдесят-восемьдесят, просят, чтобы их отправили в Никарагуа отражать агрессию. Да что там говорить, даже здесь, когда я оказался здесь, в самом сердце Империи, я принимал участие во всем – от борьбы за независимость в Пуэрто-Рико до «Черных пантер». И поэтому, с высоты этих моральных позиций – не обращайте внимания на мой маленький рост – я и могу помочь вам, дочь моя. Да что я говорю, дочь, – вы же мне во внучки годитесь! Но я не мог позволить себе иметь семью: я все принес на алтарь Истории! Ну как тебе, Белая Дама? Признайся, что я тебя поразил. Признайся, что в моих словах есть что-то завораживающее. А потом я возьму ее за руку, очень ласково, как старик, у которого нет времени даже умереть, и скажу ей: «Вы пошли не за той звездой. История несправедлива к своим самым преданным слугам, и нужно очень придирчиво разбирать остатки кораблекрушения. Вам кажется, что вы успели подхватить память о мученике, прежде чем ее поглотят воды океана забвения, но вы ошиблись». Ну, как тебе? Не слишком экзальтированно? Да, пожалуй, немного есть. Но ничего, ей это должно показаться вполне естественным: в мое время так и говорили. Может, выбрать более четкий, репортерский стиль, оттолкнуться от какого-нибудь факта? Запиши одну дату: 4 марта 1941 года. Галиндес признается мне, что передает информацию в американское посольство. Где? В одном кафе на улице Колумба. Во сколько? В семь часов вечера. Я это запомнил, потому что помню все свои потрясения. Впрочем, нет. Если репортерский стиль, потрясения тут не годятся. Знаешь, Белая Дама, мне больше по душе первый вариант, он мне как-то удобнее, хотя, возможно, это просто вопрос интонации. Если я сумею найти верную интонацию, не будет впечатления экзальтированности. Надо постараться вставить где-нибудь цитату из Шекспира, как будто я когда-то учился сценическому мастерству. Но при этом ни на минуту не забывать, что я к ней отношусь с большой нежностью, как к своей внучке.

Ну-ка, Белая Дама, послушай, может быть, гак будет более убедительно. Но сначала дай я что-нибудь перекушу, потому что в здоровом теле здоровый дух.

Он поднялся, вытащил из холодильника порезанные кусочками морковь, сельдерей, репчатый лук, полпомидора. Все это сложил в миксер, после чего тщательно перемешал. Затем старик отрезал кусок сыра, положил его на тарелку, посыпал перцем, ароматическими травами и капнул оливкового масла. Взял овощной сок и поставил приготовленную еду на стол, предварительно застелив его скатертью и достав приборы. Съев сыр и запив его соком, старик вытер губы белоснежной салфеткой. После ужина он приготовил себе отвар из мяты, валерианового корня, апельсиновых листиков и липового цвета; добавив в эту смесь меда, он выпил две чашки, после чего сказал:

– Ну вот, дорогие мои, теперь, когда с едой покончено, я должен сообщить вам, что сегодня был значительный день для нас. Наше будущее теперь обеспечено. Мы можем спокойно себе стариться, не боясь жестокости, которая обычно сопутствует закату жизни как людей, так и брошенных кошек. Однако надо постараться, чтобы наша колония не увеличивалась, а поэтому я буду вынужден, Белая Дама, перевязать тебе трубы. Это для твоего же блага. Но ты не бойся: я тебя не доверю простому ветеринару. Мне рассказывали об одном ветеринаре из Тампы, перед дверью которого выстраиваются в очередь самые знаменитые домашние животные Флориды. Можно не говорить, потому что я хорошо знаю вас, что вы сумеете достойно распорядиться тем, что вам положено по праву. Но я знаю, как вы любите поесть, поэтому кто-то в этой семье должен сохранить трезвую голову. И это буду я. Вы будете получать ту пищу, которую получаете и сегодня, и только в исключительных случаях я буду покупать вам свежую рыбу, но не всем, потому что некоторые из вас так привыкли к этой синтетической еде, что им все равно. Но вы такие, какие есть, и я не стану пытаться изменить вас.

Он собрал со стола тарелки и стакан и только потом, освободив стол, снова раскрыл черную папку и принялся внимательно вглядываться в черты Мюриэл. Однако мысли старика тут же пошли по другому руслу: нормально ли, что он теперь часто засыпает прямо за столом, особенно если сидит, облокотившись, под гипнотическим светом большой лампы? Он сделал попытку встать, чтобы включить телевизор и разогнать сон, но было уже поздно: Вольтер погрузился в сон. Хотя уже через несколько минут, вздрогнув, проснулся; во дворике за окном начинало смеркаться, и он посмотрел на часы. У него оставалось еще полчаса, чтобы подготовиться к телефонному звонку, который предстояло сделать. Это время он провел, меряя шагами столовую и проговаривая вслух то, что собирался произнести по телефону. Засомневавшись в чем-то, Вольтер подошел к книжным полкам, где стояли энциклопедии: «…3 октября 1968 года Белаунде Терри был смещен со своего поста в результате военного переворота генералом Веласко Альварадо, который, распустив Национальную ассамблею, установил в стране военный режим реформистского и националистического характера». 3 октября 1968 года. 3 октября 1968 года. 3 октября 68-го года. «Что делали вы, сеньорита, 3 октября 1968 года? Это не праздный вопрос. Я в тот день летел в Лиму. Я отправился в Перу, как только узнал, что Веласко Альварадо совершил переворот и страна пойдет по пути прогресса, что даст новый импульс революционному процессу на всем Латиноамериканском континенте. Я был там, в строю, – как всегда, и я работал бок о бок с генералом, пока не случились известные события. Я до сих пор храню дружеское письмо генерала. Вот оно, прочитайте и имейте в виду: тут, в Майами, я никому его не показывал». А потом он прошел в спальню и со дна одного из ящиков ночного столика вытащил кипу пожелтевших листков. Он проверил, все ли на месте, после чего облегченно вздохнул: письмо Веласко Альварадо было на месте. Взглянув на часы, дон Вольтер направился к телефону – пора звонить в Санто-Доминго, отель «Шератон», номер (809) 685-5151.