Макс думал о том же. Он ухватил ее покрепче, решив вести, хотя и не знал, как это делается. «За последние несколько недель у меня это первая возможность взять хоть что-то под свой контроль», — думал он.

Картер держал Дафну так нежно, что она подумала — уж не боится ли он сделать ей больно?

— Вы слишком торопитесь, — говорил он, когда она начинала делать какое-то движение после первого же объяснения.

— Я уже танцевала это раньше. Ведь всем, кто принадлежит к нашему поколению, это знакомо, не так ли?

— Наверное, — согласился Картер. — Но не у всех это хорошо получалось.

— Уж и не помню, когда я танцевала в последний раз, — сказала Дафна больше себе, чем Картеру.

— У вас что-то болит?

Дафна быстро взглянула на него:

— А что, заметно?

Картер кивнул:

— У моей жены был артрит. Больно было даже смотреть на нее. Но она не принимала сильных лекарств. Говорила, что не хочет все время лежать в постели, это не жизнь.

— Вот и я такая же, — впервые согласилась Дафна. — Это как роды. Знаю, сегодня в моде все эти сильные препараты и уколы, но если не испытываешь хоть какую-то боль, да в общем-то, если не ощутишь ее в полной мере, то не сможешь по-настоящему оценить тот момент, когда боль проходит, а тебе дают твоего ребенка.

— Насчет этого не знаю, — сказал Картер. — Думаю, большинство мужчин предпочло бы общий наркоз, когда зубной врач ставит им пломбу. Мы не очень-то хорошо переносим боль.

Дафна рассмеялась и спросила:

— А вы танцевали со своей женой?

— Да, мы здесь танцевали. Мы были на самом первом вечере, когда тридцать лет назад открылся этот общественный центр. А потом ходили сюда каждый четверг до самого того времени, когда она умерла. Она не обращала внимания на боль, оставалась до последнего танца. Тут бывали мы с Марией, Арчи со своей Эйлин и Рав с Лилой. Хорошее было время.

Дафна позавидовала этим мужчинам и их удачным бракам. Она втайне верила, что счастливые браки все-таки существуют. Ее по-прежнему терзала мысль о том, нужно ли говорить, что она видела приятеля Фионы с другой женщиной в Баттерси-парке. Однако она выбросила это из головы и сосредоточилась на Картере и его счастливых воспоминаниях. Может, так в конце концов сложится и у Грэма с Фионой. Она с тревогой наблюдала за ними.

— Не помню, когда мы танцевали вместе в последний раз, — сказала Фиона мужу.

— Мы всегда танцуем на свадьбах, — возразил Грэм.

Фиона не согласилась с ним:

— Это не танцы. Это либо прыжки на месте под «АББУ», либо бег по кругу по часовой стрелке за чьей-нибудь тетушкой.

— Еще есть танцы-обжиманцы, — сказал Грэм.

— Ах да, ну конечно. Это мы тоже любим, но ведь то, чем мы сейчас занимаемся, несколько отличается.

— В хорошую или плохую сторону?

— Вот сейчас ты танцуешь лучше меня, и я тебе завидую. Но когда я толком во всем разберусь, то, возможно, и мне начнет это нравиться.

— Самое лучшее — это то, что не нужно думать о движениях; как только выучишь их, можно сосредоточиться на человеке, с которым танцуешь, — сказал Грэм Фионе, которая никак не могла разобраться, с какой ноги начинать.

Фиона улыбнулась Грэму:

— Я думала, ты предпочитаешь те танцы, когда нужно думать о движениях, а не разговаривать с партнером.

— Ничего не имею против разговоров. Но у меня не очень-то хорошо это получается. Ты же сама утверждала, что я всегда говорю что-то не то и тем самым всех огорчаю.

«Да, я говорила это, — вспомнила Фиона. — Очень умно с моей стороны. Вот что получается, когда заранее не подумаешь. Если бы я на самом деле хотела, чтобы он хоть раз по-настоящему поговорил со мной, то я бы охотно примирилась с тем, что он сторонится моей семьи и всех наших знакомых».

— Вот почему я не одобряю стерилизацию, — произнесла она, продолжая мыслить вслух.

— Что ты сказала? — в тревоге вскричал Грэм.

Фиона вздрогнула:

— Просто я подумала о стерилизации.

«На самом деле я думала о том, что вот уже много лет невольно подвергаю тебя словесной стерилизации и теперь живу с последствиями».

— С чего это? — спросил Грэм больше из любопытства, чем с тревогой.

Имея четверых детей, они не раз обсуждали тему предохранения. Тогда как Грэм был готов пойти на это (а после того как Милли снова забеременела, он до того распереживался, что начал всерьез об этом задумываться), Фиона не заговаривала об этом уже несколько лет.

Фиона с трудом пыталась направить свои предательские мысли в более приятное русло.

— Просто никто из нас не знает, что будет, и не думаю, что людям не стоит предпринимать что-то такое, что имеет необратимые последствия, на тот случай, если они передумают.

Вид у Грэма был озабоченный. Фиона быстро успокоила его.

— Не обращай на меня внимания, — сказала она, надеясь, что он не воспримет это в буквальном смысле. — Просто я подумала о том, что ты не хочешь общаться, чтобы никого не огорчать. Ко мне это не относится. Я хочу, чтобы со мной ты разговаривал.

— А я что делаю? Мы ведь сейчас разговариваем, правда?

«Не так, как мне бы хотелось», — подумала Фиона и, ударив сама себя по лодыжке, ругнулась потихоньку.

— Так ты весь вечер будешь избегать разговора со мной? — спросил Джерри.

— Я не могу танцевать и одновременно разговаривать.

Тесс была рада, что притворилась преподавательницей йоги, а не учительницей бальных танцев. В танцах гораздо больше возможностей для того, чтобы схитрить.

— Мне казалось, что женщины претендуют на многоплановость. По-моему, все вы можете одновременно готовить еду не хуже Джейми Оливера[39], читать познавательную книгу, шить карнавальный костюм и смотреть телевизор.

— Может, ты помолчишь? Я тебя не понимаю.

Тесс время от времени поглядывала на Макса, который, кажется, нашел общий язык с Хитер.

— Ты думала о том, что я сказал в понедельник? — тихо спросил Джерри.

Тесс неотрывно смотрела на свои ноги, которые были так же ей неподвластны, как и чувства.

— Конечно, думала, — раздраженно ответила она. — Но ты ведь специально это сделал, правда? Чтобы я думала об этом. Ты только тем и занимаешься, что походя делаешь пустые заявления, которые заводят людей. Ни на минуту не поверю, что ты сказал правду.

«А может, он правду сказал?»

— Ты и сама неплохо умеешь себя заводить, — сказал он. — Вся эта болтовня насчет настоящей любви. Мне тоже было о чем подумать.