— Вы обе…

Дальше идут слова, которые обычно не произносят в присутствии леди. Подумаешь, удивил. Сейчас ты, голубь, будешь кричать не своим голосом. А если у Керстин недостанет пороху довести дело до конца, я сама тобой займусь. Я тебе сердце вырву, если не скажешь, где мои Синчи и Наташка! Но ты скажешь, некуда тебе деться с подводной лодки.

— Тори, ты уверена, что хочешь остаться?

— Не теряй зря время.

Бартон задумчиво смотрит Аслану в глаза. Сцену освещают огоньки — я все-таки зажгла небольшой костер, плеснув на собранные полусырые ветки бензина.

— Кто тебе заплатил за то, чтобы ты нашел эту женщину? — Керстин кивает на меня. — Скажешь сразу — избежишь боли.

— Я знаю, что такое боль. — Аслан дергает носом. — Не тебе рассказывать мне о боли. И когда я…

— Ты не с той стороны познал боль. — Керстин взвешивает в руке нож. — И у тебя уже не будет никакого «когда». Так что расскажи мне то, что я хочу знать.

— Пошла ты! Я тебя сначала сам трахну, а потом…

Она делает надрез на его щеке, и струйка крови начинает свой путь, согласно закону гравитации. Еще надрез, еще. Они мелкие, но болезненные, и Аслан рычит и стонет. Но ущерба для здоровья пока нет.

— Ты пожалеешь об этом! Я…

На мои губы ложится невольная улыбка. Какая глупость — спорить с человеком, который нарезает тебя на мелкую лапшу!

— Мы только начали, — спокойно говорит Керстин. — Кровью истечь или умереть от шока тебе никто не даст — моя сестра отличный врач. И потерять сознание не выйдет. Раны болезненные, хотя с ними ты выживешь. Но посмотри туда — видишь, в костре греется железный прут? Не ты меня трахнешь, а я тебе его в задницу засуну. Ты же любишь погорячее? Тебе будет достаточно горячо, обещаю. А сначала я кастрирую тебя. И опять же — Тори обработает рану, ты выживешь.

Бартон разрезает на нем штаны, выставляя на обозрение огромные багровые гениталии. Не знаю, как ей, а мне при их виде хочется блевать. А уж запах они распространяют… Только Эд с Луисом не могут ждать, и Наташка тоже.

Крик разрывает тишину — Керстин делает на операционном поле небольшой надрез. Надрез далеко не фатальный, просто царапина, но Аслану наверняка кажется, что его «мозговой центр» оттяпали начисто — в том месте у мужчины много нервных окончаний и сосудов, кровь течет обильно.

— Ну так как, закончим процедуру? Кое-что лишнее я удалила, еще движение — и тебя примут в церковный хор мальчиков. Будешь солистом.

Керстин снова поднимает нож и делает еще один надрез, также далеко от нужного места, но пленник считает иначе. Его глаза совсем темные от ужаса, он не может оценить размер ущерба и думает о худшем.

— Давай, Аслан, отвечай. — Голос Керстин по-прежнему спокоен, она показывает ему нож, лезвие которого, все в кровавых разводах, зловеще блестит в сполохах костра. — Говори, сука, иначе я порежу тебя на куски.

Бартон опять приближает нож к телу, и крик кавказца переходит в рев:

— Не надо! Господи, не надо! Не делай этого! Я все скажу!

Мужчина всхлипывает и дрожит, ему больно и страшно, он унижен и сломлен. В пытках вообще главное — психологическое давление. Хотя, конечно, боль тоже играет свою роль. Воспоминание о пережитом ломает жизнь навсегда, но мне не жаль Аслана. Он приехал в эту страну, и страна приняла его, а мерзавец вместо благодарности принялся вести себя, как свинья.

— Если соврешь, я вернусь и убью тебя. Причем достану тебя так же легко, как сегодня, не сомневайся.

— Я скажу, скажу…

Мне хочется пить, я устала, я грязная. А Керстин, кажется, сейчас вырвет от омерзения. Но я должна знать, где мои парни и Наташка. Пусть Керстин спрашивает, а мне нужен тайм-аут, хоть пара минут передышки. И я не могу больше слышать, как эти сволочи следили, загоняли, хватали…

— Их держат в бывшей военной части, отсюда километров пятьдесят. Мы их туда доставили.

— Всех?

— Да. Но девка и третий парень им были не нужны.

— Они и сейчас там?

— Да. Им нужна другая девка. Вот эта, тощая. Так сказали.

— Кто сказал?

— Тот, который заплатил. Я его не знаю.

— Наташка там, у них?

Я знаю, что Эда и Луиса не убьют. А подруга…

— Не знаю.

Аслан отводит глаза, и я понимаю: он не хочет говорить что-то важное. Или такое, за что его, мягко говоря, по голове не погладят. Тогда я втыкаю нож ему в плечо, и от неожиданности и боли он кричит. Что, не принял меня в расчет? А зря. Вовсе не Керстин здесь плохой полицейский.

— Что ты пытаешься утаить, урод? Где Наташка?

Пленник рычит и пытается вырваться, но скотч крепко держит его.

Ты, сволочь, ничего еще не знаешь о боли, и сейчас я восполню пробелы в твоем образовании. Уж мне-то хорошо известно, как причинить боль.

— Тори.

— Отвали, Бартон. Он скажет мне. Скажешь ведь, Аслан?

— Скажу, скажу! Ее немного мои парни помяли… ну, пока везли… Но ничего особенного, она была жива. Что? Что это? Почему у тебя такие глаза? Кто ты?

Его сердце — как гроздь винограда…

— Величко, ты спятила? У нас же лопаты нет!

— Здесь недалеко скотомогильник — там, за поворотом, в поле. Здесь раньше были фермы.

— Сама теперь тащи его.

— Плевать, дотащу.

— Ты должна научиться управлять этим, Тори.

— Хватит гундеть, случайно получилось.

— О том я и толкую! Нам надо где-то вымыться и отдохнуть. Без тебя они их не увезут.

— А Наташка?

— И Вольдек у них. И тут уж как карта ляжет.

Мы едем в ночь — купаться в озере. Мыло и чистая одежда есть, но машина вся провоняла кровью.

— Я за рулем, так будет быстрее. — Керстин снова в своем репертуаре.

— Да я понятия не имею, где находится военная часть!

— Ты что, думаешь, я сунулась сюда, не изучив карты местности? Прекрасно знаю, куда ехать.

— И сколько ты изучила карт?

— Сколько было нужно для выполнения задания. Отдыхай, Величко, силы нам с тобой еще понадобятся.

Мы оставляем машину в километре от нужного места и идем сквозь лесополосу. Несколько гранат, револьверы с патронами и ножи — не знаю, хватит ли для штурма. Хотя штурмовать никто и не собирается.

— Скажи, кто схватил ребят?

— Если честно, то уж и не знаю. Думаю, служба, подконтрольная той группе лиц, о которой я тебе говорила. Банкиры, известная семья, заправляющая не только в Штатах, но и во всем мире.

— Почему их не перебить всех до единого?