Вейн понимал, что если он сядет на заднее сиденье, то никогда не выберется наружу. Это было все равно что лезть в собственную могилу. Хотя Хупер пытался показать ему пример. Пес показал ему, что, даже когда ты полностью обессилен, у тебя имеется шанс показать свои зубы. Мальчик повернул голову и укусил обнаженную руку толстяка. Он сжимал челюсти до тех пор, пока не почувствовал кровь.

Человек в противогазе завизжал.

– Это больно! Он кусает меня!

Его ладонь открылась и закрылась. Вейн с близкого расстояния увидел слова, написанные черным маркером на ладони Человека в противогазе.

– Бинг! – прошипел мистер Мэнкс. – Тише! Посади его в машину и заткнись!

Бинг – Человек в противогазе – схватил Вейна за волосы и потянул к себе. Мальчик почувствовал, что его скальп рвется, как старый ковер. Тем не менее он приподнял одну ногу и упер ее в бок машины. Человек в противогазе застонал и ударил Вейна по голове.

Казалось, что погасла лампочка. Только вместо вспышки белого света перед глазами промелькнула темнота. Нога, упиравшаяся в бок машины, упала. Когда зрение прояснилось, его втолкнули в открытую дверь. Он упал животом на ковер.

– Бинг! – крикнул Мэнкс. – Закрой дверь! Кто-то едет! Эта ужасная женщина возвращается!

– Твоя задница травкой славится, – сказал мальчику Человек в противогазе. – Травкой славится твоя задница. А я газонокосильщик. Постригу твой зад и трахну его, комрад. Буду трахать, так что люди станут ахать!

– Бинг, слушай, что тебе говорю!

– Мама! – закричал Вейн.

– Я иду! – ответила она устало.

Ее голос доносился издалека и не выдавал особой тревоги.

Человек в противогазе захлопнул дверь.

Вейн поднялся на колени. Левое ухо, по которому его ударили, пульсировало. Вся сторона лица горела. Во рту чувствовался отвратительный вкус крови. Он посмотрел через передние сиденья и ветровое стекло.

По дороге шагала темная фигура. Туман разыгрывал трюки с оптикой, искажая и удлиняя силуэт. Иногда она казалась гротескным горбуном, толкавшим кресло-каталку.

– Мама! – снова закричал мальчик.

Передняя пассажирская дверь, которая находилась слева – там, где у американских автомобилей был руль, – открылась. Человек в противогазе забрался в салон, изогнулся на сиденье и ткнул пистолетом в лицо Вейна.

– Закрой свой рот, – сказал он, – или я продырявлю тебя. Всажу тебе заряд свинца. Как ты это оценишь? Могу поспорить, не очень хорошо!

Человек в противогазе посмотрел на правую руку. В том месте, где Вейн укусил его, находился бесформенный пурпурный синяк, покрытый пленкой свежей крови. Похоже, зубы мальчика прокусили его кожу.

Мэнкс скользнул за руль. Он поместил серебристый молот на сиденье между собой и Человеком в противогазе. Заведенная машина издавала низкое вибрирующее урчание, которое больше чувствовалось, чем слышалось.

Горбун с коляской шел через туман – затем, в одно мгновение, превратился в женщину, идущую с мотоциклом. Она усердно толкала байк за руль.

Вейн открыл рот для нового крика. Человек в противогазе покачал головой. Мальчик посмотрел в черное отверстие ствола. Это зрелище не было ужасным. Скорее, очаровательным. Как вид с высокого пика горы или края пропасти.

– Никаких больше шуток, – сказал Человек в противогазе. – Никаких прибауток. Не буди лихо и сиди тихо.

Чарли Мэнкс с тяжелым стуком свернул на подъездную дорожку. Затем он еще раз посмотрел через плечо.

– Не обращай на него внимания, – сказал старик. – Он тот еще зануда. А мы тем временем попробуем немного позабавиться. Я думаю, у нас получится. Собственно, я готов начать веселье прямо сейчас.

* * *

Байк не заводился. Он даже не издавал никаких обнадеживающих шумов. Она скакала на ножном стартере, пока у нее не устали ноги, но ни разу не добилась низкого и глубокого звука, который предполагал, что двигатель вскоре заведется. Вместо этого она слышала мягкое фуканье, похожее на пренебрежительный выдох через губу: пффф.

Не оставалось ничего другого, как идти пешком.

Склонившись к рулю, она начала толкать мотоцикл. Вик сделала три натруженных шага, затем постояла и обернулась через плечо. Никакого моста. Здесь его никогда и не было.

Она шла и представляла себе беседу с Вейном.

Эй, парень, плохие новости. Я что-то встряхнула на мотоцикле, и он сломался. И еще я что-то встряхула в своей голове, и она тоже сломалась. Пора пройти техосмотр. Когда меня отправят в психушку, я пришлю тебе открытку.

Вик засмеялась. Она понимала, что это больше походило на рыдание.

Вейн. Больше всего на свете я хотела стать мамой, которую ты заслуживаешь. Но не смогла. Не смогла это сделать.

При мысли о том, что она скажет сыну одну из этих фраз, ее тошнило. Даже если это правда, менее трусливой она себя от этого не почувствует.

Вейн. Надеюсь, ты знаешь, что я люблю тебя. Надеюсь, ты знаешь, что я пыталась быть хорошей мамой.

Туман дрейфовал через дорогу и, казалось, проходил как раз через нее. Вечер становился необъяснимо холодным для лета.

Другой голос – сильный ясный и мужской – заполнил ее мысли. Это был голос ее отца: Кого ты лечишь, милая? Тебе хотелось найти мост, и ты его нашла! Вот почему ты перестала принимать лекарства. Вот почему ты отремонтировала байк. Чего на самом деле ты боишься? Того, что сошла с ума? Или того, что не сошла?

Вик часто слышала, как отец говорил вещи, которые она не хотела знать, – хотя за прошлые десять лет они с ним общались только несколько раз. Она удивлялась, что в ее голове звучал голос мужчины, который бросил свою дочь, даже не посмотрев назад.

Она толкала мотоцикл через прохладу тумана. Капли воды собирались на странной восковой поверхности мотоциклетной куртки. Кто знает, из чего она была сделана? Из какого-то сочетания холстов, тефлона и, вероятно, драконьей шкуры.

Вик сняла шлем и повесила его на руль. Но он не остался там и с грохотом упал на дорогу. Она напялила его обратно на голову. Вик толкала байк, шагая по обочине дороги. Ее внутренний голос советовал оставить мотоцикл в канаве и вернуться за ним позже. Однако она не задумывалась серьезно над этой идеей. Однажды Вик уже ушла от своего велосипеда и оставила лучшую часть себя вместе с ним. Когда ты имеешь пару колес, они могут завезти тебя куда угодно, но только не уходи от них.

Впервые в жизни она пожалела о том, что у нее не было мобильного телефона. Иногда казалось, что Вик являлась последним человеком в Америке, который не имел его. Она притворялась, что подобным образом демонстрирует свою свободу от технологического прогресса XIX века. На самом деле ей претила идея носить телефон везде, куда бы она ни шла. И это было нелегко, зная, что она может получить звонок из Страны Рождества – от какого-нибудь мертвого ребенка: Эй, мисс Макквин, ты скучала о нас?