Не разнимая губ, они разделись, он помогал ей, она — ему. Затем, подняв Сару на руки, он перенес ее на кровать. Она тут же притянула его к себе, не желая быть одной ни единого мига. Кожа его была упругой и прохладной, рот, зарывавшийся в ней, обжигал ее. Он издал низкий, мучительный стон, скользя языком по ее шее, задерживаясь в ямочке с бьющимся пульсом у горла.

— Габриель… Габриель… — Имя его как стон срывалось с ее губ, пока он ласкал, заставляя оживать и отдаваться страсти ее тело. Он был необходим ей, она хотела его как никого на свете.

Руки ее блуждали по его спине, груди, проверяя каждый мускул и удивляясь силе, притихшей под кончиками ее пальцев. Он сдерживался, боясь напугать ее, сделать ей больно.

Но желание уже захватило ее целиком, она поторапливала его, лаская руками и покусывая мочку уха. Всем своим телом она говорила, что хочет его.

И он взял ее. Навис над ней, подобно черному ангелу с длинными волосами, рассыпанными по плечам. Он содрогался всем телом, обладая ею.

Она чуть не задохнулась, когда их плоть стала единой. Дэвид всегда был очень нежным любовником, чаще даже медлительным. В нем не было той силы, что в Габриеле. С Дэвидом она не переставала чувствовать себя скованной, а Габриель заставил ее забыть обо всем, кроме одного — что она должна принадлежать ему, раствориться в нем… Он брал ее так, словно она была лишь его, словно только он имел на нее право. И… он был таким искусным любовником. Никогда раньше она не ощущала себя столь хрупкой и женственной, столь желанной.

Она закрыла глаза, растворяясь в наслаждении. Ее сердце и душа неразрывно принадлежали ему…

Она лежала в голубой спальне на постели с розово-голубым покрывалом. Тяжелые бледно-голубые шторы висели на окнах, на стенах поблескивали подсвечники. И Габриель склонялся над ней, шепча разные ласковые французские и итальянские словечки. Это был он там, в той комнате. Она слышал его голос, прикасалась к нему, вдыхала запах разгоряченных тел. Волосы Габриеля окружали его лицо подобно черному облаку, глаза набухали свинцом, как небо перед грозой.

Его глаза… Возможно, в этом был виноват блеск свечей, но они полыхнули вдруг кроваво-красным пламенем…

Сара приоткрыла веки, напуганная своими видениями. Габриель склонялся над ней, и его серые глаза полыхали, как раскаленные угли. Нет, это точно игра света, решила она, и у нее не осталось больше времени думать об этом. Наслаждение пронизало ее тело, и в экстазе она выкрикнула его имя, впиваясь ногтями ему в спину и плечи. Слияние их было полным. И он, и она изнемогали от удовольствия.

Габриель отвернулся, не желая, чтобы она увидела жажду крови в его полыхавших огнем глазах. Ему понадобилось собрать всю волю, чтобы удержаться от своей нечистой жажды, подавить в себе чудовище. Вожделение возобладало над голодом.

Но это не было простым вожделением. Он любил эту женщину. Ту, которая ушла, он снова любил теперь в ее новой жизни. И уже никогда не отпустит ее.

— Габриель?

Глубоко вдохнув, он повернулся, вновь приника к ней, обнимая ее властно, как если бы она принадлежала ему безраздельно.

— Дорогая?

«Дорогая». Так он говорил девушке в голубой комнате. Той, чьи желания Сара чувствовала так, словно они были ее собственными.

Габриель заглянул ей в глаза.

— Все в порядке?

— Не знаю. Я…

— Что такое?

— Я не знаю, как это объяснить, — сказала она, нахмурившись. — Но сейчас, когда мы были близки, у меня возникло чувство, будто это не я, а кто-то другой… будто мы… другие… Габриель незаметно выругался. На какое-то время он провалился в прошлое и представил в своих объятиях прежнюю Сару-Джейн. Но как это могло передаться теперешней Саре?

Мускул дрогнул на скуле Габриеля.

— И кто же с тобой был вместо меня?

— Ты был со мной, но… я не знаю… Ты был каким-то другим. Твои глаза… — Она приподнялась, опираясь на локоть, и внимательно всмотрелась в его лицо, а затем качнула головой. — Давай забудем об этом.

Очень нежно он отвел прядь волос с ее лица и потянул за локоть, заставив снова лечь рядом.

— Габриель?

— М-м… да?..

— Боюсь, я влюбилась в тебя. — Она прикусила губу, не получив ответа. — Ты о чем-то задумался?

— Нет, Сара, я не задумался.

Она ждала, надеясь услышать, что он тоже любит ее, или, на худой конец, что она ему не безразлична, но Габриель лишь смотрел на нее своими серыми глазами, в которых читалось желание. Однако оно показалось ей лишь поверхностным фоном, в глубине его глаз она заметила нечто иное, чему не могла дать определения.

Ей не пришлось слишком долго думать об эгом, потому что он уже снова овладел ею. Его любовь поднимала ее до неизведанных высот, опускала в бездны, о которых она не подозревала, доводя до немыслимого экстаза.

И, забыв обо всем, исключая наслаждение, глядя в его глаза, Сара вдруг поняла, какая страшная пустыня одиночества притаилась в них, как нуждается он в любви и поддержке.

Слезы жгли ей глаза, душа сливалась с его душой. Рыдая, она оплела его руками и ногами, изо всех сил прижимая к себе, шепча, что любит его и всегда будет любить, что он никогда больше не останется один.

Сладкая судорога пронзила их сплетенные тела одновременно, сердца бились в едином ритме, а слезы мешались. Эти минуты острого наслаждения унесли их прочь от их печалей и тягот туда, где не было ни времени, ни пространства, ничего кроме их близости.

Для нее это были минуты полного удовлетворения и покоя.

Он ощутил себя странником, возвратившимся домой после долгого пути.

С тихим вздохом она заснула в его объятиях.

Он баюкал Сару всю ночь, согретый ее теплом, перебирая мягкие шелковые пряди ее волос, лаская изгиб плеч, шею, целуя руки.

Он знал, что она видит его во сне, и по лицу ее было видно, что это счастливый сон.

Он держал ее, пока заря не окрасила горизонт, а затем, укрыв и поцеловав в губы, собрал свою одежду и вышел из комнаты.

Никогда еще его подземелье не представлялось Габриелю таким пустым и холодным. Никогда дневной сон не казался ему таким страшным.

Последняя его мысль была о Саре. С ним оставался ее запах, вкус ее кожи на языке. Мысленным взором он видел ее, спящую в комнате наверху с губами, распухшими от его поцелуев, посреди золотого каскада волос, разметавшихся по подушке.

— Сара. — Он прошептал ее имя, и чернота сомкнулась над ним.

Было уже позднее утро, когда Сара проснулась к потянулась с радостным чувством полноты жизни. Затем она села в постели, гадая, где Габриель.

Поднявшись, Сара быстро приняла душ и, завернувшись в мохнатое белое полотенце, спустилась вниз. — Габриель?