И исподволь, и напрямую Франсуа пытался расспросить их, но, словно по молчаливому уговору, никто не говорил ему ни одного конкретного слова.

Романьяк жил словно во сне, ничто его не радовало. Даже рождение третьей дочери королевской четы, Маргариты, и устроенный по этому поводу пышный бал прошли для него почти незаметно. Он потерял весь огонь, с которым так страстно интриговал против Дианы де Пуатье, и фаворитка вздохнула с облегчением.

В сомнениях и терзаниях прошел год. Франсуа все еще горевал по потерянной любви, хотя боль заметно притупилась. В душе его поселилась горечь, и печальная усмешка снова стала то и дело появляться на губах.

* * *

То был день, когда шевалье де Романьяк участвовал в королевской охоте. К полудню публика, загнав дюжину зайцев, утомилась, и слуги разбили шатры для обеда. Сытно поев и передохнув, кавалькада во главе с королем пустилась в обратный путь.

Франсуа, погруженный в свои мысли, ехал одним из последних, рядом с ним на прекрасном вороном коне гарцевал известный придворный повеса и сплетник барон де Контелье. Захмелевший после сытного обеда и вина, он не мог долго молчать и вскоре обратился к Франсуа:

– Выше голову, шевалье! Посмотрите, какой прекрасный день, стоит ли грустить!

– Совершенно с вами согласен, барон, – вежливо ответил Франсуа, оторвавшись от своих мыслей, – день сегодня просто чудесный.

– Вот и славно, и никакие наемные прелестницы нам не нужны.

– Наемные прелестницы? – не понял Франсуа. – О ком изволит говорить ваша милость?

– Как о ком? О вашей красотке Руэ и ей подобных. Полно, шевалье, неужто вы в самом деле ничего не знаете?

– Сделайте одолжение, расскажите.

– Вас никогда не удивляло, мессир, что у королевы шесть дюжин придворных дам, и все как на подбор красавицы… и все девицы.

– Эмм… нет… не знаю.

Контелье пьяно рассмеялся, откинув голову.

– Так знайте же, шевалье, – торжественно сообщил он, – что королева держит этих прелестниц для того, чтобы подкладывать их на ложе нужных ей людей. Чарами юных нимф управляет ее величество, которая с их помощью обезвредила мно-ого врагов, уж поверьте. Она продает их страсть, как ее предки в Италии продавали муку и ткани. На любовном ложе девицы выведывают тайны, склоняют к нужным королеве союзам… ой, да мало ли что еще. Числа их жертвам просто не счесть: принцы, герцоги, прелаты, послы. Кто ж устоит перед этими феями?

Франсуа показалось, что мир вокруг него пошатнулся, он с трудом удержался в седле.

– Но ведь мадемуазель дю Руэ не… – вскричал он, потеряв всякую осторожность.

– Да-да, именно, она тоже была в этой прелестной стае хищниц, – снова рассмеялся барон, – когда она соблазнила вас, весь двор гадал, что от вас нужно королеве. Мы все пребывали в недоумении, пока не смекнули, что Екатерина попросту ни о чем не знала. Красотка Руэ сыграла эту партию в одиночку, без приказа.

– Но… но зачем?

Барон, пожав плечами, подмигнул:

– Видимо, и у этой коварной хищницы есть сердце, и оно затрепетало под взглядом ваших глаз.

Постаравшись взять себя в руки, Франсуа задал главный вопрос:

– Возможно, вам известно, барон, где она теперь?

– Да нужно ли вам это, шевалье? – спросил де Контелье, но, подумав, махнул рукой: – Она там, где Антуан де Бурбон-Вандом, король Наваррский. Он, как вы знаете, один из вождей протестантов, вот королева и поручила юной прелестнице вернуть его заблудшую душу в лоно католической церкви и тем самым обезглавить противника. У них все так хорошо сладилось, что прекрасная Луиза родила недавно королю Наварры сына.

Шутливо поклонившись, барон пришпорил лошадь и бросился догонять кавалькаду.

Франсуа был уничтожен. Мало того, что его прелестная возлюбленная оказалась фактически девкой, так еще весь двор стал свидетелем его позора! Вот к чему все эти намеки, все просто смеялись над ним. Какой стыд! Франсуа чувствовал себя униженным и растоптанным, ему хотелось теперь лишь одного – спрятаться подальше от всех этих людей, которые так долго втихомолку над ним насмехались. «Столько лет я интриговал, считал себя умным и хитрым, а меня самого провели как ребенка. Нет, не гожусь я для придворных склок. Сыну перчаточника никогда не стать по-настоящему искушенным в жизни этого грязного королевского болота!»

Нет сомнений, что оставаться при дворе невозможно. Служить далее коварной королеве он тоже не станет. Что ж, пусть у него по-прежнему нет ни земли, ни дохода, но он вынудит Екатерину его отпустить! «Я уеду, уеду куда глаза глядят. Семь лет я служил ей верой и правдой и даже не подозревал, что за моей спиной происходит такое. Нет, она не Бланка, она лживая, вероломная женщина, ничего общего не имеющая с моей девочкой. Фрейлины-шлюхи… Какая гадость! Бежать, бежать!»

На следующий день королева, как всегда, диктовала Франсуа письма. Заметив, что кузен чем-то опечален, она принялась ласково расспрашивать о причинах его грусти. Услышав в ответ, что шевалье желает уехать и просит об отставке, королева пришла в ужас. Ее дражайший брат, личный секретарь, один из немногих преданных ей людей хочет покинуть ее?! Но почему?

Екатерина долго уговаривала его открыться, и в конце концов Франсуа уступил. Он рассказал о своей связи с Луизой и о том, как она, оставив его, уехала.

– Мадемуазель дю Руэ ничего не объяснила мне, сударыня. Я был уверен, что ее выдают замуж, но вчера узнал, что она… влюбилась в короля Наваррского и последовала за ним.

Франсуа предусмотрительно не стал упоминать о той роли, которую в этой истории сыграла сама Екатерина.

«Господи, неужели он знает, что это я отправила ее к королю Наварры? Я должна разубедить его во что бы то ни стало!»

– Мой бедный брат, я уверена, что вы не все мне поведали. Несомненно, молва винит меня в отъезде Луизы? Я знаю, по мнению двора, я использую своих фрейлин для низких целей. – «А как еще я могу получать информацию и обезвреживать врагов?» – Но поверьте, это не так. Конечно, мои придворные дамы иногда позволяют себе лишнего… и я должна бы за ними смотреть… но ведь они все молоды, они мечтают о любви. Вот и мадемуазель де ла Беродьер… Мне жаль, что она так обошлась с вами, но разве это повод покинуть мой двор?

– Простите, сударыня, но мне тяжело здесь оставаться, – упрямо сказал Франсуа.

– Вы хотите оставить меня… Хорошо, я не буду вам препятствовать. Но прежде позвольте мне сказать несколько слов о своей жизни.

Франсуа почтительно склонил голову.

– Моя мать, – начала Екатерина, – умерла родами, отец пережил ее лишь на несколько дней. Я не знала родительской любви, и даже тетка, воспитывавшая меня, отдала богу душу, когда мне едва минуло восемь. Я провела несколько лет в монастыре и год в заложниках у восставших жителей Флоренции. Вы сами были в плену и знаете, каково это, брат мой.