Единство символической составляющей в архитектуре Собора как цельного замысла подтверждается необычной росписью – образами природы – великолепной райской флоры внутрихрамового пространства. Снаружи Собор привлекал внимание яркой раскраской под «кирпич», а многоцветный фасад появился лишь в XVII–XVIII вв. Скорее всего, интерьеры храмов были лишены росписи за исключением центрального шатра, Покрова Богородицы, покрытого узорами и орнаментами, восходящими, к образу Иерусалимских мест, к идее схождения Благодатного Огня303.

Происхождение луковичных форм глав Собора также восходит к идеям символики Иерусалима, а именно к Кувуклии – купольной часовне в центре Ротонды Храма Воскресения Христова (она заключает в себе Гроб Господень и придел Ангела)304. Имеет смысл говорить о заимствовании не форм, а идей, конституирующих средневековую иконографию, в которой главы собора, имеют идеальную, прекрасную форму. Подобная традиция встречается и в западной иконографии, в репрезентации рая через образ готического собора, выполненного в архитектуре неземного вида.

В Москве идея создания «Иерусалимов» прослеживается с XV века, а особенно актуальна стала после падения Константинополя в 1453 году и переориентации Москвы с Константинопольского на Иерусалимский патриархат. Концепция «Москва – второй Иерусалим» менее известна, нежели концепция «Москва – третий Рим», хотя первая – древнее, и глубже укоренена в религиозной православной традиции. «Превращение» Москвы в Иерусалим, акцентирование внимания на священстве её земель, было одной из главных тенденций царства. Этот замысел произвёл многие идеологемы: Москва получила первенство в обретении Царства Небесного, а все населяющие её христиане объединились во вселенском порыве веры, любви и послушания православного русского народа Царю, а следовательно, Христу. Собирание святынь и реликвий в Московском Кремле встраивалось в стратегию репрезентации и сакрализации авторитарной государственной власти. На манифестацию идеи утверждения страны как образа Небесного Царства «работала» и архитектура Собора Покрова на Рву.

Развитие идей Нового Иерусалима продолжалось и после смерти Ивана IV. По неосуществлённому грандиозному замыслу Бориса Годунова весь московский Кремль должен был быть реорганизован и превращён в подобие храма Гроба Господня. Строительные работы начались. Годунов сам проектировал золотую часовню-балдахин над Гробом Господним. Ансамбль кремлёвских соборов планировали капитально перестроить и включить в общий замысел. Однако проект прервала Смута: золотой балдахин разорили, работы прервались. Зато патриарху Никону удалось полностью воплотить проект Святой Земли в Подмосковье. Никон воссоздал точную копию земной святыни, в то время как для средневековой Москвы эпохи Ивана IV самым важным было символическое и сакральное в Соборе Покрова – то, что не копировало земной Иерусалим, но отсылало к образному ряду, связанному с Небесным Градом через литургическую включённость.

В символической топографии Москвы Собор Покрова на Рву мыслится как сакральное средоточие. Собор как бы развертывает себя наружу (отсюда ориентация на внешний архитектурный объём), распространяя свою святость во внешний мир, что приводит к столь мощной приобщённости Собора к литургической жизни города, вращающуюся вокруг него. Стены Москвы и границы Руси призваны к тому, чтобы защитить божественный сакральный центр от профанной периферии как Запада, так и Востока. Чувство святости и потребность в её охране проявлялись в архитектурной форме, ставшей центром в микрокосме страны. Священное переживается через реальные объекты и места – конкретную географическую топику: абсолютна столица и её округ, но онтологически ущербно поле, удаляющееся от центра. Внешний мир, отдалённый от центра столицы, представляется чуждым и угрожающим интересам Руси и православия.

Контаминация социально-экономических интересов Московской Руси Ивана IV с культурным мироощущением эпохи в категориях, пронизанных христианством и его символикой, – производила исторические свершения, неизбежно сопровождающиеся священными коннотациями.

Собор Покрова на Рву стал символическим образом всего Иерусалима, таким как его представляла икона, литургика, апокалиптика. Возведение же «Иерусалима» было связано с войной за веру, которую вёл Иван Васильевич. Если действительные крестовые походы совершались во имя освобождения Святой Земли, в случае Ивана IV роль земли, нуждающейся в освобождении, сыграл мусульманский восток, успешное «очищение огнём» которого завершилось триумфом православия и возведением своего собственного Иерусалима. Благодаря историческому событию взятия Казани, заказчик Собора соотнёс два текста – исторический и символический. Освобождение Казани означало также освобождение Иерусалима от нечестивых и триумф православной веры, поэтому архитектура Собора отражает как исторические реалии Казанского похода, так и его репрезентацию. В речи митрополита Макария сказано, что погибшие за освобождение Казани достойны Нового Иерусалима – Небесного, а соответственно, выжившие – Иерусалима на земле, знаменующего Второе Пришествие Христа и Страшный Суд, которой в виде Опричнины Ивана Грозного постигнет Русь в 1564 году, спустя три года после освящения завершённого Собора Покрова на Рву.

Собор Покрова на Рву стал одним из важных звеньев формирования национальной идеологемы «Москва – Иерусалим», декларирующей примат, избранность и мессианскую роль Руси в мировых и космических масштабах. Возведение Собора подводит итог явному взлёту внешней политики Ивана IV и становится знаком начала исторического регрессивного поворота Руси в ходе Опричнины. Собор, с одной стороны, выражает триумф православной Москвы – Иерусалима Ивана IV, а с другой – свидетельствует об амбициях царя, чьё болезненное самолюбие вожделело прижизненного памятника себе самому – столпа, воздвигнутого для поклонения и напоминания народу о непререкаемом могуществе своей персоны как наместнике Бога. Архитектура и функции Собора утвердили претензии Ивана IV на исключительность и превосходство своей власти и веры, подведя царя к неистовому стремлению реализовать свой утопический проект создания царства Божия на земле.

Спустя примерно три года после завершения строительства собора начались необратимые изменения – работа опричного двора. В Откровении Иоанна Богослова значится, что спустя 1260 дней (три с половиной года) наступит ожесточённый период сражения сил добра и зла накануне Второго пришествия[59]. Результатом дум Ивана Васильевича о Страшном суде стал специфический монашеский орден – опричники.

Опричнина – это владения, провозглашённые Иваном IV его личной территорией, с которой царская казна получала доход, а опричники (или же кромешники) – это личная гвардия, защищавшая царя и проводившая его «охранительную» политику против инакомыслия внутри страны и различных угроз, исходивших от бояр, народа, Новгорода и т. д.[60] Период Опричнины характеризуется беспредельным насилием, бессчётным количеством казней и их кошмарной жестокостью: будто адские пытки сошли с картин Босха или явились со страниц иллюстрированных средневековых рукописей, превратив мирскую повседневность в перманентный апокалипсис. Теперь живые люди, а не вымышленные персонажи, не абстрактные образы, не души, означенные в пространстве визуальной репрезентации как физические тела, подвергались специфическим наказаниям и необычным умерщвлениям.