Пожалуй, больше всего в Теории разочаровывает то, что она склонна портить буквально все, к чему прикасается, в основном благодаря отрицанию человеческой природы, науки и либерализма. Она наделяет расовые категории социальной значимостью, разжигая расизм. Она пытается выставить категории пола, гендера и сексуальности всего-навсего социальными конструктами, несмотря на то что многие принимают сексуальные меньшинства, потому что признают естественное происхождение сексуальной экспрессии. Она изображает Восток противоположностью Запада и тем самым только укрепляет ориентализм, который пытается разрушить. Вероятнее всего, в какой-то момент Теория просто самоуничтожится, но до того момента она способна принести еще немало страданий людям и ущерба обществу. Институты, которые она успеет атаковать, прежде чем развалится, потеряют большую часть своего престижа и влияния, если выживут вообще. Это также может оставить нас на растерзание националистов и правых популистов, которые представляют для либерализма еще большую угрозу.

Топливо для радикально правой политики идентичности

Одна из самых больших проблем с политикой идентичности левого толка – она обосновывает и подстегивает аналогичную политику на правом фланге. Правая политика идентичности испокон веков провозглашала, что белым людям должна принадлежать вся власть, западная культура должна господствовать в мире, мужчины должны играть основные роли в публичной сфере, а женщины – заниматься хозяйством. Гетеросексуальность считалась единственной приемлемой нормой (в определенных гендерных рамках), а гомосексуальность – морально неприемлемым извращением. Открыто бросив вызов этим представлениям и выступив за то, чтобы людей не судили на основании их расы, пола или сексуальности, левые либералы заняли убедительную позицию морального превосходства над правым крылом.

Во второй половине XX века либералы с движением за гражданские права, либеральным феминизмом и гей-прайдами одержали разгромную победу в этой идеологической битве и добились юридического равенства в вопросах расы, пола и сексуальности. Их успех был настолько оглушительным, что к концу первого десятилетия XXI века консерваторы в большинстве своем смирились с произошедшим. Социально или религиозно консервативные элементы, которые по-прежнему полагали, что женщины, темнокожие люди или геи должны быть привязаны к определенным социальным ролям и ограничены в правах, получили статус «ультраправых» экстремистов и дурную репутацию в либеральном обществе.

Однако к столь резким и стремительным переменам в понимании гендерных ролей, расовых отношений и сексуальной свободы нужно было привыкнуть. Либеральным феминисткам пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить общество в том, что женщины не менее интеллектуально развиты и психологически выносливы, чем мужчины. Потребовалось время, чтобы победить стереотипы о склонности женщин к истерии и эмоциональному мышлению, а также о том, что они слишком чувствительны к давлению общественной среды и нуждаются в ограждении от тяжелых мыслей или других людей. Расовые меньшинства тоже не сразу заслужили статус сознательных и нравственных членов общества в глазах белого большинства. Нарративы времен колониализма и законов Джима Кроу, изображающие людей небелого цвета кожи невежественными, иррациональными, эмоционально неустойчивыми и безнравственными, не исчезли в одночасье. На это потребовались десятилетия. Схожим образом, вслед за тем, как их сексуальная жизнь была декриминализирована, гендерная идентичность заручилась юридической поддержкой, а близкие отношения были признаны браком, лесбиянкам, геям, бисексуалам и трансгендерным персонам пришлось добиваться признания со стороны остальной части общества. Им пришлось ввязаться в затяжную культурную войну, пытаясь убедить встревоженных социальных консерваторов в том, что у них нет «программы действий» по уничтожению семьи, гетеросексуальности, маскулинности или фемининности.

Но эта война была выиграна. Для женщин стало нормальным строить карьеру: их начали считать компетентными и дееспособными людьми, способными справляться с суровыми реалиями общественной жизни. Представители расовых меньшинств на позициях профессоров, врачей, судей, ученых, политиков и бухгалтеров уже никого не удивляли. Гомосексуалам было все комфортнее обсуждать свои личные отношения как в рабочей, так и в неформальной обстановке, а также проявлять свои чувства на публике. Медленнее продвигалось принятие трансгендерных персон – крошечного меньшинства с уникальными сложными проблемами и противоречивыми для многих представлениями о сексе и гендере, – но положительные сдвиги наблюдались и здесь. По крайней мере, до недавнего времени. Критическая Социальная Справедливость угрожает обратить вспять достигнутый прогресс – и, похоже, не шутит. Она добивается своего двумя способами.

Во-первых, используя свои Теории, Социальная Справедливость заново прописывает негативные стереотипы в отношении женщин, а также расовых и сексуальных меньшинств. Феминизм по большей части инфантилизирует женщин, выставляя их хрупкими, робкими, несамостоятельными и нуждающимися в особом отношении со стороны общества. Доводы в пользу «исследовательской справедливости», основанные на традиционных и религиозных верованиях, эмоциях и прожитом опыте, по сути, «инаковизируют» людей небелого цвета кожи, внушая, что наука и рациональное мышление им не свойственны – вопреки всем историческим и современным доказательствам обратного. Политические методы интерсекционализма стремятся не просто вернуть категориям идентичности социальную значимость, но и закрепить за ними центральное место в обществе. Проблема в том, что Теории вряд ли удастся удержать на этом месте те виды идентичности, которые ей нравятся. Авторитарные попытки Социальной Справедливости диктовать, что людям полагается думать по поводу гендера и сексуальности и в каких терминах выражать эти мысли, приводят к стремительному росту агрессивного сопротивления принятию обществом трансгендерных персон (и не только их).

Во-вторых, агрессивный и раскольнический подход Критической Социальной Справедливости подстрекает трайбализм и враждебность. Движение за гражданские права преуспело, потому что использовало универсалистский подход – все должны иметь равные права, – взывающий к человеческим представлениям о справедливости и сострадании, в то время как Социальная Справедливость прибегает к упрощенным методам политики идентичности, навязывающим доминирующим группам коллективную вину: белые люди являются расистами, мужчины – сексистами, а гетеросексуалы – гомофобами. Такой подход явно противоречит устоявшейся либеральной добродетели не судить людей по их расе, полу или сексуальности, и невероятно наивно ожидать, что он не приведет к возрождению правой политики идентичности. Аргументы, что к белым, мужчинам, гетеросексуалам или цисгендерным людям допустимо относиться с предубеждением по причине исторически сложившегося дисбаланса сил, плохо сочетаются с представлениями людей о взаимности. Если большинство почувствует угрозу со стороны крикливого меньшинства, наделенного институциональной властью, скорее всего, оно попытается изменить соответствующие институты – и не только по причине параноидального страха упустить господство и привилегии, которыми когда-то обладало. Если станет социально приемлемым пренебрежительно отзываться о «белости» и призывать наказывать любого, чьи высказывания могут быть истолкованы как выражение «античерности», белые люди воспримут это как несправедливость. Если станет приемлемым патологизировать маскулинность и с ненавистью высказываться о мужчинах, при этом проявляя болезненную чувствительность ко всему, что можно назвать «мизогинией», почти половина населения (а также большая часть другой половины, которая любит первую) вряд ли придет в восторг. Если цисгендерных людей, составляющих 99,5 % населения, начнут обвинять в трансфобии просто потому, что они существуют, не используют надлежащую терминологию, придают слишком много значения половой принадлежности