Перспектива меня не радовала: мысль о физическом контакте с человеческим существом, к тому же близким другом, вызывала у меня отвращение, но я не был готов нести ответственность за то, что не сделал все возможное ради спасения ребенка. Будет очень обидно, если проект Дейва и Сони, в который они вкладывали силы на протяжении пяти лет, потерпит неудачу в самом конце. Я изо всех сил пытался представить себе, что Соня – мать Дейва-теленка. Позже меня непременно настигнет посттравматический стресс.

Лидия бесцельно ходила по комнате. Я понял, что она испытывает беспокойство.

– Вы уверены в том, что вы делаете, Дон?

Так у постели больного ведут себя только плохие врачи.

– Разумеется, разумеется.

Я чувствовал себя все менее уверенно, но ради того, чтобы внушить спокойствие окружающим, не отступал от главного принципа: излучай уверенность даже ценой обмана. Я был готов начать обследование, когда услышал, как открывается входная дверь.

– Кто здесь? Это ты, Дон?

Голос принадлежал Рози. Джин пришел вместе с ней. Они стояли в дверном проеме.

– Что происходит?

Я объяснил суть проблемы.

– Мне надо провести осмотр.

– Тебе надо провести осмотр? Ты собираешься осматривать ее? – спросила Рози. – Я так не думаю, профессор. Всем выйти отсюда. Включая тебя. – Рози указала на меня.

– Слава богу, что вы успели вовремя, – сообщила Лидия Джину и Рози.

Рози выставила нас из комнаты и закрыла дверь. Менее чем через минуту она появилась, чрезвычайно взволнованная.

– Ты прав, – сказала она громким шепотом. – Господи, что же делать? Акушерство я не проходила.

Я попытался шептать так же громко:

– Ты проходила анатомию.

– И чем, черт побери, это нам поможет? Нужен кто-то, кто знает, что надо делать прямо сейчас.

– Я знаю, что надо делать.

– Я учусь на врача, я должна знать, что делать.

Интонации, с которыми говорила Рози, указывали на то, что она теряет способность мыслить рационально.

– Они теперь отправляют на вызовы студентов? – осведомилась Лидия у Джина. В ее голосе тоже слышалась паника.

Соня за дверью издавала нечленораздельные звуки. Джин оказался прав относительно итальянских женщин.

– Я знаю, что делать, – повторил я, обращаясь к Рози.

– Ерунда, у тебя нет опыта.

– Теоретической подготовки хватит. Ты будешь выполнять мои инструкции.

– Дон, ты генетик, ты ничего не понимаешь в акушерстве.

Я не хотел напоминать Рози о происшествии, которое стало главной причиной нашего разрыва, но сейчас было важнее, чтобы она верила в мои акушерские способности, а не в социальные навыки.

– Хайди, которая читала нам лекцию по подготовке к родам, была убеждена, что я акушер-гинеколог.

Поняв, что мне не придется соприкасаться с человеческим телом, я успокоился. Но тут я вспомнил, что непосредственный контакт с пациентом представляет собой проблему для Рози.

– Тебе тяжело прикасаться к Соне? – спросил я.

– Заставить вас, профессор, на это пойти, еще тяжелее. Просто говори мне, что делать.

Лидия обратилась к Джину:

– Вы разве не в состоянии помочь? Вы ведь квалифицированный специалист?

– Профессор на полной ставке, – сообщил Джин. – Недавно приехал в этот город. Я расстался с женой, и Колумбийский университет сделал мне предложение, от которого я не смог отказаться.

Он протянул Лидии руку:

– Джин Бэрроу.

Пока Джин разговаривал с Лидией, я начал инструктировать Рози. Главная цель состояла в том, чтобы голова ребенка не давила на пуповину, для чего в случае необходимости ее надо было отодвигать внутрь. Очевидно, это было непросто, потому что Рози все время говорила «Твою мать!», отчего Соня впадала в истерику, а Рози, в свою очередь, повторяла «Твою мать!». Я между тем продолжал говорить Соне, что мы полностью уверены в том, что делаем, но это давало только краткосрочный положительный эффект. Если бы каждый из нас в соответствии с жестким графиком мог по очереди повторять «О боже, ребенок умрет!», «Твою мать, не двигайся!» и «Не стоит поддаваться панике, ситуация под контролем», было бы намного легче.

К сожалению, люди – не компьютеры. Наше общение становилось все более динамичным: Соня стонала и отказывалась лежать спокойно, Рози кричала «Твою мать!», а я пытался успокоить их, снижая тембр голоса и повышая громкость. Но все словесные усилия потеряли смысл, когда возобновилась репетиция наверху.

Музыка продолжалась не более полутора минут. Еще примерно через тридцать секунд дверь в кабинет открылась. Вошли Джордж-третий, Принц и остальные участники Dead Kings, с которыми я познакомился в Гринвич-Виллидж в Вечер передачи барабанных палочек. С ними была еще девушка лет двадцати (ИМТ в пределах нормы, более точный замер невозможен из-за общего замешательства) и мужчина лет сорока пяти с фотоаппаратом на груди. Спустя несколько секунд через толпу пробились три человека в форме скорой помощи с носилками.

– Вы врач? – спросила у Рози одна из них (возраст около сорока, ИМТ в пределах нормы).

– А вы? – поинтересовалась Рози.

Это произвело на меня впечатление. В промежутке, когда играла музыка, Рози перестала паниковать и начала относиться к делу профессионально.

– Состояние пациента под контролем, – сообщил я врачу.

– Замечательная работа, – сказала она. – Теперь мы ею займемся.

В соответствии с правилами поведения у постели больного я проинформировал Соню о происходящем:

– Врач производит впечатление компетентного специалиста. Шансы на выживание твоего ребенка существенно возросли.

Соня хотела, чтобы мы с Рози поехали вместе с ней, но другой врач (пол мужской, возраст около сорока пяти, ИМТ приблизительно тридцать три), действуя очень профессионально, убедил ее, что в этом нет необходимости, и Соню на носилках унесли в машину скорой помощи. Фотограф снимал все происходящее. Врач с избыточным весом дал мне карточку с координатами больницы.

Лидия пробилась ко мне сквозь толпу.

– Разве вы не едете с ней?

– Не вижу причин для этого. Врач производит впечатление очень компетентного специалиста. Я свое дело сделал. Планирую теперь выпить пива.

– Господи ты боже мой, – сказала она. – У вас вообще нет чувств.

Я внезапно рассердился. Мне захотелось вытрясти душу не только из Лидии, но вообще из всех, кто не видит разницы между контролем над эмоциями и их отсутствием и без всяких логических оснований полагает, что между неумением понять чужие чувства и неспособностью испытывать собственные есть какая-то связь. Смешно думать, что пилот, благополучно посадивший самолет с отказавшими двигателями на Гудзоне, меньше любил свою жену, чем впавший в панику пассажир этого рейса.