не пытались искать. В любой дурнушке мог найти тотемную, священную часть лица или тела. У той – белесые брови и ресницы, которые придают лицу почти порнографическую откровенность и одновременно милую беззащитность; у этой – нежные лопатки, а у следующей – усики над губой, присутствие которых делает темно-розовый рот еще нежнее. Женщины так любили Марка еще и потому, что видели себя красивыми в его глазах.

А потом появилась Вера. Появилась – и все испортила.

Его эмоциональную жизнь после Веры правильнее было бы охарактеризовать словом «выживание». Хотя внешне ничего не изменилось – Марк по-прежнему был легкомысленно дерзок, и самые разные женщины писали ему эксцентричные эсэмэски типа: «Я повешусь, если ты мне не перезвонишь», и он водил их в тихие ресторанчики на Бульварном кольце, опаивал «пинаколадой» и прочими дурацкими напитками, любимыми ими потом.

Ничего не изменилось – разве что из смысла превратилось в декорацию.

Ангелина разлила чай по крошечным, как будто игрушечным чашечкам и откинулась в кресле, плотнее запахнув на груди шаль. В скупом свете масляной лампы художница казалась красавицей из прошлого.

– Моя дочь, Даша, говорила что-то такое в последние дни… Это, конечно, была детская блажь. Она ведь у меня эмоциональная девочка, лунатик…

– Что же дочка говорила?

– Ей было страшно спать, – помолчав, ответила Ангелина. – Если честно, сейчас я кляну себя за то, что не слушала. Может быть, поэтому она собралась и уехала к маме. Даша говорила о своих страхах несколько дней подряд.

– Почему же ей было страшно? – тихо спросил Марк, начиная нервничать.

«Неужели и Ангелина заговорит сейчас о мертвых?» – подумалось ему с некоторой тоской. А ведь знал наверняка: заговорит. Марк вдруг понял, почему ему так неприятно смотреть на новую картину любовницы, – на холсте ничего особенного, а у него мурашки по коже и мелкие волоски встают дыбом, как шерсть у почуявшего беду кота. Он вспомнил свой сон, тяжелый, осязаемый, цветной, наполненный запахами и звуками. Утром забывшийся, как большинство «выпуклых» снов, – видимо, такова реакция организма на вести из непостижимых миров. Когда-то Марк смотрел дурацкую телепередачу – известная ясновидящая рассуждала о символизме сновидений. И посоветовала тем, кто хочет научиться читать сны, держать возле кровати специальную тетрадь, в которую, едва проснувшись, немедленно записывать детали, а то спустя несколько часов все забудется, даже то, что казалось таким «живым».

Да, сейчас ему вспомнилась мертвая женщина (мертвая, а не пьяная!), которую он видел в рассветном полубреду. Женщина была молодая, темноволосая, в длинном светлом платье, на вороте которого сияла приметная брошь – яркая грошовая бижутерия, пластмасса с искусственной позолотой. Подсолнух. Утром Марк с решимостью скептика и циника отогнал неприятные ощущения, которые оставил кошмар, зато теперь они вспомнились.

Но ведь не может быть, что Ангелина видела тот же сон?

Марк решил проверить:

– Послушай… Я никогда не рассказывал тебе о своих снах?

– Что? – Ангелина выглядела растерянной. – Нет, никогда. А при чем тут это?

– Потом. Извини, что перебил. Так что тебе говорила Даша?

Женщина выглядела немного уязвленной – она решилась поведать нечто пусть странное, но из области интимного, а любовник так грубо перевел все на себя самого. Почувствовав ее настроение, Марк протянул руку через стол и накрыл мягкую ладонь Ангелины своей.

– Я не случайно спросил… Ты сейчас поймешь.

– Ладно, – пожала плечами художница. – Даша говорила… говорила, что к ней приходят мертвые люди.

– Девушка с брошью-подсолнухом? – Сердце Марка забилось быстрее.

– Нет, – нахмурившись, покачала головой женщина. – Она видела троих. Старика, взрослую женщину и мальчика. Даша говорила, что у старика нет одной руки, а мальчик будто бы плачет кровью. Я злилась на нее, а потом, когда Даша уже уехала… Я тоже видела их.

Последнюю фразу Ангелина произнесла почти шепотом, и Марк был вынужден нагнуться над столом, чтобы ее услышать.

– Ты… видела… мертвых? – выделяя каждое слово, тихо спросил он.

И женщина кивнула. На ее красивом смуглом лице появилась неуверенная улыбка – ей было и стыдно, и страшно, что мужчина сочтет ее безумной, уйдет и оставит наедине с густой ночью, и странно осознавать, что она, взрослый, крепко стоящий на ногах человек, никогда не интересовавшийся эзотерикой, вообще говорит вслух такое.

– Да, – прошептала Ангелина, – я их видела. Хотя… Я вовсе не уверена, что это был не сон. Все-таки Даша так ярко рассказывала, а у меня богатое воображение. Могло и померещиться. Но я видела их дважды. В первый раз только мальчика. Он был в моем доме. В кухоньке. Ночью я не спала и услышала, как кто-то ходит. Думала, что вор забрался в дом. Тихонечко подкралась – и увидела его. И он тоже меня видел. Смотрел прямо на меня… Хотя какое там «смотрел»… Глаз-то у него не было!

Темп ее речи ускорялся, как бегун перед финишем, глаза блестели, и сейчас Ангелина правда выглядела почти безумной.

– Не было глаз, не было… Но он меня видел. Я оторопела. Меня будто льдом сковало. Раньше, когда я смотрела фильмы ужасов, всегда удивлялась: к герою приближается монстр, а тот стоит, таращит глаза и орет дурниной. Не понимала, почему не убегает. Ведь в кино монстры приближаются так медленно, чтобы зритель успел их рассмотреть. А тут – поняла. Я просто пошевелиться не могла. Желудок вдруг таким холодным стал, как камень. И сердце замерло. А ведь он тоже шел ко мне. Медленно шел, как будто ему ходить трудно. Никогда не забуду, как он ноги переставлял – как старик-инвалид. Полшажочка одной ногой, а вторая подтягивается. И его голова… Шея ее держать не могла, и она как будто бы повисла, упала на одно плечо… Как страшно это было, как страшно… – быстро шептала Ангелина.

Зрачки ее так расширились, что глаза казались черными. Женщина смотрела куда-то мимо Марка и, казалось, снова находилась в той ночи, в той кухоньке, и видела перед собою мертвеца.

– А потом? – наконец решился спросить Марк.

– А потом я ничего не помню. Видимо, потеряла сознание от страха. Очнулась на полу, на голове – шишка. Было уже светло, раннее утро. И никакого мальчика рядом. Я решила, что на нервной почве мне просто приснился дурной сон.

– Приснился сон, и ты ушла в кухню? А ты когда-нибудь была замечена в сомнамбулизме?

– Некому было заметить, – слабо улыбнулась Ангелина. – Моя мама часто ночевала не дома. Она была такой… богемной. Романы, мужчины… Я росла сама по себе, за что ей отчасти и благодарна. Я никогда не была замужем. Как ты успел заметить, я не люблю, чтобы в моей кровати спал мужчина. Но моя дочь, Дашка, лунатик, да. Не то чтобы каждую ночь ходит-бродит во сне, но довольно часто.

– Понятно, – вздохнул Марк, хотя мысли, тревожные и сумбурные, не укладывались у него в голове, как раз понимание-то не