Он даже двигался по-другому, – плавно и вместе с тем быстро, как меж камней скользит змея, на нем вместо белой рубашки была черная глухая водолазка, и коротко стриженные волосы открывали высокий лоб с ранними морщинами и настороженными зеленоватыми глазами: такие глаза бывают только у людей, которые знают, что их в любой момент могут убить. Под пиджаком Кирилла висел «макаров».

Кирилл никогда не носил его на виду, и вообще это было глупо, щеголять оружием в окружении Хагена или Джамала, но он не расставался теперь с пистолетом и чувствовал себя неуютно, если ствола не было.

Не то чтобы ствол помогал против донных мин.

И все-таки ствол под пиджаком менял походку, и любой наблюдатель принял бы человека, вышедшего из «мерса», за местного, особенно учитывая его водителя, мальчишку лет шестнадцати. Явно сын, или близкий родич, заканчивающий школу и уже проходящий здешние университеты.

В гостиной все бросились с поздравлениями, Кирилл улыбался, а Алихан так просто сиял. Минут через пять Джамал оставил гостей и поднялся с Кириллом в кабинет.

– Отличный парень, – сказал Джамал, опускаясь в широкое кресло, – надо б его женить.

– Еще рано.

– Он же болен, – сказал Джамалудин, – если он умрет, так пусть хоть внук останется.

«Мне не нужен внук. Мне нужен Алик».

– Собственно, я об этом и хотел поговорить, – внезапно севшим голосом проговорил Кирилл, – видишь ли… Алихан… сейчас здоров. Но при этом типе лейкоза очень высок процент рецидива. Если будет рецидив, ему поможет только пересадка костного мозга. А для чеченца очень трудно подобрать донора, практически невозможно, если речь не идет о ком-то из родичей. В случае рецидива Алихан обречен.

– Мы все в руках Аллаха, – сказал Джамалудин, и лицо его потемнело и замкнулось.

– Послушай, Джамал, – сказал Кирилл, – ты видишь, как я отношусь к этому мальчику. Он для меня больше, чем сын.

– Я чем-то могу помочь?

– Три года назад уже был такой случай, болела чеченская девочка, и ее родичи все сдали образцы. Сдавали даже твои сыновья. От Мадины.

– Амир может помочь Алику? – широко улыбнулся Джамалудин.

– Нет. Это может сделать Булавди Хаджиев.

В кабинете наступила тишина. Чуть потрескивали поленья в камине, да снизу, из гостиной, доносились возбужденные голоса и перестук бильярда.

– И что ты хочешь от меня?

Голос Джамалудина тек легко, как горный ручей по камням. Хозяин республики лежал, расслабившись, в кресле, и белые сильные пальцы перебирали четки.

– Я никогда не обсуждал эту тему с тобой. Скажи, Джамал, – ты считаешь, что это Булавди убил Заура?

– А ты как думаешь?

В том, что случилось после смерти Заура, была некая странность. Она заключалась в том, что родичей Булавди не тронули. Застрелили того придурка, который вздумал приписывать себе теракт. Потерялся еще какой-то парень, по имени Исмаил, – Кирилл слышал разные жуткие слухи. В конце концов взяли даже родичей Максуда, подержали, но отпустили, – а вот родичей Булавди обошли стороной. В республике это объясняли тем, что Джамалудин и Булавди сами были родичами. Ведь Джамал Кемиров был женат на двоюродной сестре Булавди, ближе близкого, и Сапарчи даже как-то съязвил в парламенте, что если Джамал хочет извести своих кровников, ему проще всего начать с собственных сыновей.

– А ты как думаешь?

– Я думаю, что если бы ты думал на Булавди, тебя бы ничего не остановило. Я слышал много раз, как ты бранился на ваххабитов. Но ты ни разу не бранился на Булавди. Ты восхищаешься им даже тогда, когда зовешь его «чертом». И еще я думаю, что Булавди было бы нелегко нанять Максуда, после Белой Речки: ведь всем стало ясно, что Максуд – стукач. Я думаю, что Булавди просто некуда идти. В Лондоне его не примут, потому что он – меченый Красным Склоном, а в Азербайджане его убьют. Здесь ему безопасней, чем где-либо, потому что здесь у него есть нора, оружие и даже немножко денег, а когда он куда-нибудь убежит, то нора и деньги кончатся.

Джамалудин резко вскочил.

– Как ты заступаешься за них! – закричал Джамалудин, – нет, ты только посмотри, как ты разеваешь рот, так ты только и делаешь, что жалеешь их! Мои люди у тебя – убийцы, для меня у тебя доброго слова нет, а как кто шарится в горах да взрывает ментов, – так ты сразу плачешь над ним, как Би-би-си! Ты федерал или кто, а?

– Я не об этом, – сказал Кирилл.

– А о чем?

Белые сильные пальцы ухватили его за пиджак.

– А о чем? Ты предлагаешь мне помириться с Булавди? С человеком, который приговорил мой род? И только потому, что какой-то мальчишка может умереть? Мне-то что?!

Жуткая улыбка скривила рот Джамала, и он проговорил:

– Подумай, Кирилл. Даже если бы я считал, что Булавди не убивал брата, неужели я когда-нибудь кому-нибудь дам понять, что я так считаю? До тех пор, пока не поквитаюсь с убийцей?

Дух захватило у Кирилла. Черные глаза смотрели ему прямо в душу, и в глубине этих черных глаз плавали багровые огоньки, похожие на пятнышки оптического прицела. Это был совсем не тот Джамал. Не бесстрашный полевой командир. Не фанатик, бросившийся на Красный Склон, не задумываясь о смерти. Не осиротевший волк, раздавленный горем после смерти Заура, и даже не разумный, дельный хозяин унаследованного им удела. Этот человек поставил на карту все, – чтобы получить сторицей, или пулю в лоб. И не только жизнь Алихана, но и самого Кирилла ничего не значили для этого человека, как для него никогда не значила ничья жизнь. «Неужели я кому-нибудь дам понять, что я не считаю Булавди убийцей?»

Кого же ты считаешь убийцей, Джамал?

– Иди, – сказал Джамалудин, – и если я узнаю, что ты… Не думай, что ты можешь играть в эту игру, если ты научился стрелять по ржавым «жигулям».

Кирилл вышел.

Его сын был обречен.

Весной, когда ледяная кора потекла с гор во взбухшие реки, когда на оттаявшем черноземе клумб возле частных особняков расцвели сиреневые и белые крокусы, а на склонах гор из-под прелой листвы вылезла сочная жирная черемша, которую можно жарить с маслом и без масла, а можно есть прямо в лесу, если голоден, – весной в республике начали убивать ментов.

Первый «газик» расстреляли через три дня после открытия фонтана. Кирилл ехал на встречу с какой-то московской комиссией и услышал новость по телевизору, вделанному в черную панель рядом со спутниковым телефоном и мини-баром.

В «газике» было четверо ментов, но не сотрудников АТЦ, а так, постовых, и ментов просто подождали у магазина, да и изрешетили в два автомата в упор. Четверо ментов – это было густо. Четырех ментов в республике давно не убивали.

Правда, месяц назад в ресторане на проспекте Ленина убили аж пятерых ментов, но это был не теракт, а просто не поделили певичку.