Учитывая все это, Демосфен, вероятно, был удивлен, когда Никий с ним не согласился. Никий понимал, что положение афинян рискованно, но, при всех внутренних колебаниях, не хотел принимать окончательного решения об эвакуации, так как опасался, что враг узнает об этом и отрежет им путь домой. Кроме того, из своих собственных источников он узнал, что у противника дела обстоят еще хуже, чем у афинян, ведь более многочисленный афинский флот все еще мог препятствовать доставке припасов в Сиракузы по морю. Больше всего его обнадеживало сообщение о том, что часть сиракузян продолжает настаивать на сдаче города афинянам. Никий держал с ними связь, и они по-прежнему убеждали его стоять на своем.

Однако ни та ни другая причина не были достаточно убедительными. Даже в условиях разорванных морских коммуникаций сиракузяне могли получать снабжение по суше, а надежды на измену среди горожан были химерой. Желавшие сдаться не обладали достаточной поддержкой, и после недавних сиракузских побед вряд ли можно было ожидать, что их позиции усилятся. Прибытие Гонгила и Гилиппа поставило крест на любой реальной возможности капитуляции.

В разразившемся между афинскими стратегами споре Никий, подавив собственную неуверенность, доказывал необходимость остаться на Сицилии. Его основной довод был нацелен на опровержение тех весомых соображений финансового характера, которые привел Демосфен. Сиракузяне, утверждал Никий, находятся в еще более отчаянном положении. Расходы на содержание военного флота и множества нанятых ими воинов уже составили 2000 талантов из городской казны и вынуждали их брать в долг еще больше. Вскоре у них закончатся средства для оплаты своих наемников.

Без сомнения, деньги у сиракузян подходили к концу, но одержанные ими победы повышали доверие к ним со стороны кредиторов и вдохновляли союзников и не только на предоставление им всего необходимого для полного успеха. Кроме того, они все еще располагали частным имуществом граждан, которое в нынешних чрезвычайных условиях можно было бы частично изъять посредством налогообложения. Не будучи полностью изолированными с суши и с моря, Сиракузы могли держаться сколь угодно долго, а надежд на полную блокаду города афиняне больше не питали.

В заключение Никий раскрыл свои истинные мотивы: он боялся, что по возвращении в Афины его воины выступят против него и убедят собрание в том, что именно он является виновником неудачи. Они станут «кричать, что стратеги, подкупленные деньгами, оказались изменниками и ушли. Зная характер афинян, он поэтому предпочитает отважиться на свой страх на битву и погибнуть, если уж необходимо, от неприятеля, нежели погибнуть от афинян жертвою позорного и несправедливого обвинения» (VII.48.4).

Хотя Демосфен и Евримедонт возражали против решения Никия остаться, они оказались в меньшинстве после того, как Менандр и Евтидем – те двое, которых выбрали в помощники страдающему от болезни Никию, – поддержали своего авторитетного пожилого командира. Опираясь на них, Никий также отклонил выдвинутое Демосфеном и Евримедонтом компромиссное предложение, которое предусматривало перенос стоянки с болот в окрестностях Сиракуз в более здоровое и безопасное место у Фапса или Катаны. Оттуда афиняне могли бы совершать набеги на сицилийские поля и этим добывать себе средства к существованию. Кроме того, выйдя из сиракузской гавани, они получили бы возможность сражаться в открытом море, где новая тактика сиракузян стала бы бесполезной и где афиняне имели бы преимущество за счет собственных превосходных навыков и опыта. Вероятно, отказ Никия от этого плана объяснялся его опасениями, что после того, как войско поднимется на корабли и покинет сиракузскую гавань, удержать афинян на Сицилии будет уже нельзя.

Тем временем Гилипп собрал крупное войско из сицилийцев, прибавив к нему шестьсот пелопоннесских гоплитов, илотов и неодамодов, которые задержались из-за шторма, но все же добрались до Сицилии как раз вовремя, чтобы принять участие в новом нападении на афинян. Вызванная малярийными болотами болезнь продолжала снижать численность и боевой дух афинского войска, так что даже Никий смягчил свою позицию по поводу отступления. Он просил лишь о том, чтобы решение не принималось открытым голосованием, иначе враг может заранее узнать об их планах. Как мы видим, у афинян еще оставался путь к спасению, но тут в дело вмешались не то боги, не то судьба, не то случай.

ЗАТМЕНИЕ

Вечером 27 августа 413 г. до н. э., между 9:41 и 10:30 после захода солнца, произошло полное лунное затмение. Суеверное афинское войско было охвачено ужасом; все увидели в событии божественный знак, предостерегавший от немедленного отправления. Никий обратился к прорицателю, и тот посоветовал афинянам ждать, пока не пройдет «двадцать семь дней» (VII.50.4), и лишь затем отправляться в путь. Однако такая интерпретация затмения не была единственно возможной даже для людей легковерных. Филохор – историк, живший в III в. до н. э. и сам бывший провидцем, – давал другое толкование: «Это знамение отнюдь не дурное, а, напротив, даже благоприятное для убегающих, поскольку дела, совершаемые с опаской, должны быть скрыты и свет им помеха» (Плутарх, Никий 23.8). Полководец, замысливший отступить, мог бы и сам легко выдумать подобное объяснение и воспользоваться им в своих целях. Никий же безоговорочно согласился с тем, что знамение неблагополучно: он был уверен в том, что сами боги вмешались, чтобы подтвердить его точку зрения. Он «говорил, что и рассуждать нечего о том, чтобы двинуться с места раньше, как по прошествии двадцати семи дней» (VII.50.4).

Противнику стало известно о споре военачальников и о принятом ими решении остаться. Перебежчики рассказали сиракузянам о том, что афиняне планировали отплыть домой, но были задержаны лунным затмением. Чтобы воспрепятствовать их уходу, сиракузяне решили как можно скорее навязать им новое морское сражение в сиракузской гавани. Пока афиняне, следуя совету предсказателя, терпеливо ждали, сиракузяне обучали экипажи своих кораблей военной тактике. И все же первая их атака состоялась на суше. В ходе вылазки им удалось выманить группу афинских гоплитов и всадников за ворота укрепления, а затем разгромить ее, обратив в бегство. Главное нападение последовало на следующий день. Пока сухопутное войско атаковало афинские стены, сиракузский флот в количестве семидесяти шести трирем выступил против афинской стоянки. Афиняне вышли ему навстречу с восьмьюдесятью шестью кораблями.

Численное превосходство афинян позволило находившимся на правом краю кораблям Евримедонта растянуться вширь за пределы левого крыла сиракузян, так что он приказал выполнить охватывающий маневр, перипл. Он начал продвигаться на юг, в сторону той части залива, которая располагалась напротив Даскона, но при этом, пытаясь достичь максимальной скорости, оказался слишком близко к берегу. Еще до того, как он успел обогнуть край вражеской боевой линии, сиракузяне прорвались через корабли Менандра в центре афинского строя. Здесь коринфский наварх Пифен решил не преследовать бежавших перед ним афинян, а вместо этого повернул на юг и присоединился к атаке на Евримедонта. Сиракузянам удалось оттеснить правое крыло афинян назад к берегу, уничтожив семь кораблей и сразив самого Евримедонта. Это стало поворотным пунктом сражения. Весь афинский флот обратился в беспорядочное бегство и был прижат к берегу, и многие из находившихся на кораблях воинов покидали их за пределами частокола и далеко от своей защищенной стенами территории. Гилипп убивал отступавших афинян, когда они подводили свои корабли к берегу или пытались достичь его вплавь, а сиракузяне в море оттаскивали прочь брошенные экипажами триремы. Когда же воины Гилиппа попытались наскоком захватить афинский лагерь, они неожиданно наткнулись на отряд союзных афинянам этрусков, которые при участии самих афинян сумели спасти бóльшую часть кораблей. Но восемнадцать трирем вместе со всеми членами их команд все же были потеряны.

Сиракузяне установили трофеи в ознаменование одержанных ими побед на суше и на море. Точно так же поступили и афиняне, чувствовавшие, что имеют на это право после того, как отразили удар Гилиппа у морской стены, хотя выглядел этот жест довольно жалко. Афинское войско, расширенное за счет значительных подкреплений, потерпело серьезные поражения как на суше, так и на море. По мнению Фукидида, афиняне просчитались в двух ключевых моментах: они недооценили мощь Сиракуз в кораблях и в коннице, а также не учли того, что Сиракузы представляют собой демократическое государство, единство которого гораздо труднее подорвать изнутри. Было бы не совсем честно винить в бедственном положении афинян народное собрание, проголосовавшее за гигантские размеры экспедиционного корпуса и отправку подкреплений, ведь в обоих случаях афиняне следовали советам Никия. Точно так же неправильно возлагать на них ответственность за вторую ошибку, так как нет ни одного свидетельства, что они каким-либо образом рассчитывали