ни за какое количество денег. Они окружили воинов Никия и начали осыпать их стрелами и дротиками, как ранее уже поступили с попавшим в ловушку отрядом Демосфена. Афиняне вновь задумали бежать в ночи, но на этот раз сиракузяне были начеку. Тем не менее триста человек отважились на побег и прорвались через сиракузскую стражу, остальные же бросили подобные попытки.

На восьмой день Никий попытался пробиться через окружавшего его неприятеля к еще одной реке, Ассинару, который протекал примерно в пяти километрах к югу. У афинян уже не было никакого плана – лишь слепое желание спастись и иссушающая жажда. Попадая под обстрелы, подвергаясь атакам конницы и нападениям гоплитов, они достигли Ассинара, и тут вся их дисциплина окончательно развалилась. Каждый спешил перебраться через реку первым. Войско превратилось в стихийное сборище, забившее собой проход и облегчившее противнику задачу помешать переправе. «Будучи вынуждены идти густою толпою, афиняне падали один на другого и топтали своих же; одни натыкались на копья и военные принадлежности и тут же погибали, другие запутывались в последних и уносились течением. Кроме того, сиракузяне выстроились вдоль противоположного отвесного берега реки и обстреливали неприятеля сверху, в то время как большинство афинян с жадностью пили воду и скучились в глубоком русле реки. Пелопоннесцы спустились к берегу и убивали преимущественно тех, что были в реке. Тотчас вода была испорчена: она смешалась с грязью и кровью; несмотря на это, ее пили, и большинство боролось за нее» (VII.84.3–5).

Остатки некогда гигантского афинского войска были уничтожены у Ассинара. Сиракузская конница, доставившая афинянам столько неприятностей за всю военную кампанию, добила тех немногих, кому удалось пересечь реку. Никий сдался в плен, но лично Гилиппу, «которому он доверял больше, чем сиракузянам» (VII.85.1). Лишь после этого спартанский командующий приказал остановить бойню. Из воинов Никия в живых осталось всего около 1000 человек. Некоторым удалось спастись бегством с Ассинара, другие позднее бежали из плена, и все они устремились в Катану.

Торжествующие сиракузяне захватили пленников и добычу, сняли доспехи с павших врагов и развесили их на самых красивых и высоких деревьях вдоль реки. Они возложили на себя венки победы и украсили своих коней. После возвращения в Сиракузы они созвали собрание, на котором решили обратить в рабство слуг и державных союзников афинян, а самих афинских граждан вместе с их соратниками-сицилийцами запереть под надежной охраной в городских каменоломнях. Предложение казнить Никия и Демосфена вызвало споры. Гермократ возражал, взывая к великодушию, но собрание возмущенными криками заставило его замолчать. У Гилиппа были более практичные соображения: он хотел прославиться тем, что доставит афинских стратегов к себе в Спарту. Демосфен был злейшим врагом спартанцев после своих побед в Пилосе и на Сфактерии, а Никий – другом, некогда призывавшим к освобождению пленников и заключившим со Спартой сперва мир, а затем и союз. Но сиракузяне отвергли эти соображения, и так же поступили коринфяне, поэтому собрание постановило предать обоих афинских военачальников смерти.

ОЦЕНКА НИКИЯ

Фукидид оставил о Никии необычайно лестный отзыв: «По этой или приблизительно по этой причине Никий и был умерщвлен, из эллинов моего времени менее всех заслуживавший столь несчастной кончины, потому что во всем своем поведении он следовал установленным принципам благородства» (VII.86.5). У граждан Афин на этот счет было иное мнение. Ценитель древностей Павсаний однажды увидел на афинском общественном кладбище стелу, на которой были начертаны имена стратегов, сражавшихся и павших на Сицилии, – всех, за исключением Никия. Причину исключения он нашел у сицилийского историка Филиста, «…который передает, что Демосфен заключил договор для всех, кроме себя, и когда он был взят в плен, то он попытался убить себя, а что со стороны же Никия сдача была произведена добровольно. Поэтому имя Никия и не написано на стеле: он был признан добровольно сдавшимся пленником, а не настоящим солдатом» (1.29.11–12)[37].

В сиракузских каменоломнях под стражей оказалось свыше 7000 пленников, вынужденных ютиться в нечеловеческих условиях. Днем их опаляло солнце, а по ночам они мерзли на осеннем холоде. В день им давали одну котилу[38] воды и две котилы еды – намного меньше того, что спартанцы по договору могли отправлять на Сфактерию для рабов. Они ужасно страдали от голода и жажды. Люди умирали от ран, болезней и отсутствия ухода, а трупы громоздились друг на друга, производя невыносимый смрад. По прошествии семидесяти дней все выжившие были проданы в рабство, за исключением афинян и греков с Сицилии и из Италии. Плутарх передает рассказы о рабах, получивших свободу благодаря своей способности читать по памяти стихи Еврипида, поэзию которого сицилийцы безумно любили. Но ни поэзия, ни что-либо другое не могли помочь тем, кто остался в каменоломнях. Их держали там в течение восьми месяцев; вероятно, никто из них не пережил этот срок.

Фукидид оценивает сицилийскую экспедицию как «важнейшее военное событие не только за время этой войны, но, как мне кажется, во всей эллинской истории, насколько мы знаем ее по рассказам, событие самое славное для победителей и самое плачевное для побежденных. Действительно, афиняне были совершенно разбиты повсюду и везде испытали тяжкие бедствия. Погибло, как говорится, все: сухопутное войско и флот, ничего не осталось, что бы не погибло; из огромного войска возвратились домой лишь немногие» (VII.87.5–6). Большинству греков казалось, что на этом война закончится.

Но кто же был виновен в этой страшной катастрофе? Идею сицилийского похода подал Алкивиад, однако Никий сыграл в нем куда более значимую роль. Фукидид считал кампанию ошибкой неуправляемой и неблагоразумной демократии. Он не обвиняет Никия, а, напротив, превозносит его в самых высоких выражениях, хотя его рассказ о событиях тех дней оставляет впечатление, которое сильно расходится с его же интерпретацией этих событий. В конце концов, именно неудачный риторический прием Никия превратил скромное, почти совсем нерискованное предприятие в целую военную кампанию, массовость которой внушала мысль о том, что завоевание Сицилии – посильная и вполне безопасная задача. Он же допустил важнейший практический просчет, не включив конницу в список требуемых для похода сил.

Действия и бездействие Никия во главе войска на Сицилии сложились в череду ошибок, повлекших за собой гибель экспедиционного корпуса. Он не смог взять Сиракузы в полную осаду, так как, переключившись на другие задачи, промедлил со строительством единственного ряда стен вокруг города. Еще больше времени он потратил на переговоры с сиракузской оппозицией. Кроме того, он не послал эскадру на перехват Гилиппа, когда тот еще только направлялся на Сицилию; он не установил грамотную блокаду, которая помешала бы Гонгилу и коринфским кораблям добраться до Сиракуз по морю; он не построил укреплений и не расставил стражу на Эпиполах, чтобы предотвратить внезапную атаку. Таким образом, он позволил врагу прийти в себя, после чего тот лишил афинян доминирующих позиций. Далее Никий перебросил афинский флот, склад с припасами и казну на непригодную для обороны стоянку в Племмирии, где боевой дух и качество флота быстро пошли на спад и откуда Гилипп смог выбить афинян, захватив деньги и припасы.

В начале осени 414 г. до н. э., когда обреченную кампанию следовало прервать, Никий не стал делать этого из страха за свою репутацию и безопасность. Вместо этого он оставил выбор за афинянами: отступить или прислать громадные подкрепления, а также попросил освободить его от командования. Прямая и честная оценка угрожающей ситуации и признание неспособности справиться с ней вполне могли бы подтолкнуть афинян к решению о выводе войск с Сицилии, что позволило бы избежать катастрофы. Но даже после чудовищного поражения на Эпиполах Никий отказался вести экспедиционный корпус домой. Желая сберечь репутацию и ускользнуть от наказания, он ухватился за лунное затмение как за соломинку в тщетной надежде уклониться от неизбежного – и так упустил последний шанс афинян на спасение.

ЧАСТЬ VI

СМУТА В АФИНАХ И ИХ ДЕРЖАВЕ

В 413 г. до н. э., сразу после сицилийского похода, многие в Греции предсказывали неминуемый крах Афин. Эти прогнозы оказались преждевременными, но они тем не менее имели под собой почву, ведь в течение нескольких следующих лет афиняне сталкивались с восстаниями в своих владениях и беспорядками в родном городе, которые вполне могли закончиться падением государства. Лишь исключительная решимость и напряжение всех сил позволили Афинам продолжить борьбу.

На завершающем этапе войны ее ход в значительной степени определяла Персидская империя. После того как афиняне, вопреки