– Христос воскресе, – возгласил батюшка.

– Воистину воскресе, – ответили радостно и казаки, и добровольцы.

Объятия были искренними. Все старое забыто. Угощали казаки на славу. Явилась и водочка, и винцо. Столы трещали под окороками, гусями, заливными поросятами, пасхами, куличами и прочей снедью. Забыли про большевиков и разговелись по-настоящему. Но глаза слипались; хозяева разостлали тулупы и попоны на полу, накрыли чистыми простынями и оставили гостей в покое. В первый раз после трех месяцев удалось раздеться и лечь на чистое белье.

* * *

На другой день Пасхи в Егорлыцкую пришел и Офицерский полк. По дороге добровольцы разрушили, и весьма основательно, железнодорожную линию, соединявшую Егорлыцкую с селом Торговым, что и прекратило периодические нападения броневых поездов с юга.

Первый и второй отряды армии, высланные из Лежанки, успешно исполнили свои задачи. Гуляй-Борисовка была взята после ожесточенного боя, и местные большевики рассеялись. Второй же отряд, поддержав казаков под Егорлыцкой, двинулся вместе с ними на Мечетинскую, затем были взяты обратно у красных Хомутовская и, наконец, Ольгинская. В то же время и генерал Попов со своими казаками вышел также из зимовников. Сломив сопротивление большевиков в Черкасском округе, казаки освободили и свою столицу – Новочеркасск.

К началу мая 1918 года от большевиков были очищены: Черкасский округ, северная часть Сальского и почти весь Ростовский округ. В последнем красные держались лишь по владикавказской железной дороге, от Батайска до Кущевской и западнее этой линии. Ростов занимали пришедшие через Украину немецкие войска. Немцы делали попытки, через посредников, войти в сношения с добровольцами, но командующий армией и генерал Алексеев решительно отказались от каких-либо разговоров об этом, хотя союзники совсем не исполнили своих обещаний. Так и простояли весну 1918 года обе армии недалеко друг от друга, не завязывая никаких сношений, пока добровольцы не ушли на Кубань в июне месяце.

25 апреля 1918 года штаб Добровольческой армии и транспорты перешли в станицу Мечетинскую. Тридцать пять боев выдержала армия за три месяца похода. Настало, наконец, время для отдыха. Можно было позаботиться о раненых.

Санитарная часть была одной из самых слабых сторон в Ледяном походе. Медикаментов было очень мало; ничтожное их количество, взятое из Ростова и Новочеркасска, было использовано в первые же дни похода. В города армия не заходила, а сельские аптеки сами нуждались в лекарствах. Иногда захватывали кое-что у большевиков. Перевязочного материла тоже не хватало. Перевязывали рваным бельем. От недостатка медикаментов и перевязочных средств раны гноились, и больные погибали от осложнений. Тяжелым был вопрос об одежде и обуви для раненых.

Строевые части также были в лохмотьях, без белья, без сапог. Однако удачные бои давали не только снаряды и патроны, но также обмундирование и обувь. И то и другое снимали с мертвых, да так, окровавленное, и надевали на себя. Для раненых некому было доставать одежды; правда, в селениях реквизировали некоторые, самые необходимые вещи, но их было мало, и раненые были в ужасном положении.

Армия все время была в движении, и раненых перевозили изо дня в день. Нелегко было им и в начале похода, когда добровольцы совершали переходы по 20–30 верст в день. Но как тяжко отзывались на них последние дни, когда армия проходила по 50–60 верст и когда повозки шли на рысях! Как Бог сохранил их? Как половина их не погибла? Мучились раненые, мучениками же были и врачи, и сестры милосердия.

Личный персонал был ничтожным по численности и работал, выбиваясь из сил. Число раненых росло с каждым днем, и, наконец, половина добровольцев оказалась в лазаретах. Их надо было принять, осмотреть, перевязать иногда более 100 человек в день и в то же время заботиться и о прежних пациентах.

На медицинском персонале лежала не только медицинская часть, но и хозяйственная. По приезде на ночлег надо было снять раненых с повозок, приготовить солому для постели на полу, уложить и сейчас же бежать в отделение, чтобы получить съестные припасы, пока другие не расхватали. Вернувшись, сестры готовили пищу, пока врачи перевязывали. Кончалась вся работа к полночи, а утром, в 5–6 часов, надо опять поить пациентов чаем, спешно грузить на подводы и выступать.

Бедные сестры изорвали все свое белье на перевязки и носили только наспех вымытые солдатские рубахи. Их положение было вообще очень тяжелым. Весь день и всю ночь на глазах мужчин. Мужчины как-то легче привыкают к грязи, но бедные сестры страдали ужасно. Сколько их погибло в боях? Сколько было изувеченных на всю жизнь? Но они шли и шли вперед, под самые пулеметы, и бестрепетными руками облегчали страдания раненых. А что ожидало бы их в случае поражения армии? Даже подумать страшно.

Кто из добровольцев не помнит милую сестру Васю? Одетая с самого начала похода солдатом, грубоватая, но бесконечно добродушная, она вносила с собой всегда шум и оживление. Со смехом исполняла Вася самые тяжелые и грязные работы, веселой шуткой рассеивала мрачное настроение раненых. И это безобидное существо испытало впоследствии ужасные страдания. Прежде всего пришло известие, что ее муж и маленький сынок замучены большевиками. Ужасное горе сковало смеявшиеся когда-то уста Васи, и добрые глаза ее потухли, вспыхивая лишь временами мрачным, почти безумным огнем.

Через несколько дней отряд, при котором состояла она, был разбит, окружен, и Вася попала в плен к большевикам. За отказ исполнить позорные требования пять дней били они ее железными шомполами и, окровавленную, истерзанную бросили в сырой и холодный подвал. Все выдержала железная натура Васи. Она могла бы избавиться от мучений; у нее был с собой, как и у других сестер, стрихнин. Но Вася не хотела умирать. Она чего-то как бы ждала – и дождалась. Заболел комиссар отряда, и ей приказали за ним ходить. Вася аккуратно исполняла свои обязанности. Однажды вечером навестить больного приехали два других соседних комиссара, и началось пьянство. Вася развела стрихнин, подмешала его к вину и исчезла. Наутро в квартире нашли три ужасных трупа.

* * *

После переговоров с казаками южной армии решено было отправить санитарный обоз в Новочеркасск. Но и последний путь добровольцев не обошелся без боя, правда, только дипломатического, с центральными казачьими властями. Посланный вперед член Государственной Думы Л. В. Половцов обратился за разрешением вопроса о размещении раненых к начальнику штаба походного атамана, полковнику Сидорину.

– Ни одного раненого мы в Новочеркасск не пустим. Везите их в Ростов, – заявил полковник Сидорин.

– Как – в Ростов? Да ведь в Ростове немцы.

– Ну так что же?

– Значит, вы хотите, чтобы