– Выходит, он в самом деле тот самый тип, который фигурирует в полицейском рапорте из Тоттенхема? Значит, он действительно опасен.

– У него погиб сын.

– Но мы совершенно обоснованно относимся к нему с опаской, – сказал Маркус и пару раз кивнул головой. По его реакции я поняла, что он воспринял далеко не все из моего рассказа. Тот факт, что Джепсом пережил трагедию, потеряв сына, он не осознал.

Когда мы вернулись домой, Маркус закрыл дверь и положил свой портфель на пол. Сняв пиджак, он повесил его на крючок, а я вдруг прочла на его лице такую усталость, какой не видела никогда прежде. Муж показался мне не просто утомленным, а сломленным. Закрыв на несколько секунд глаза, он потер висок средним и указательным пальцами – это был типичный для него жест, обычно выражавший беспокойство. Меня буквально захлестнула волна любви к нему.

Я, не сознавая этого, села прямо на ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж. Маркус искоса смотрел на меня – искоса, но очень внимательно, изучающе. При этом вид у него был такой, словно он опасался прочесть на моем лице что-то по-настоящему страшное.

– Что-то случилось? – спросил он. – Это Дмитрий, да? Он тебе что-то рассказал?

– Что? – не поняла я.

– Ничего, – ответил муж и быстро отвел взгляд.

– Маркус, – окликнула его я.

– Да? – откликнулся он с по-прежнему напуганным и одновременно виноватым видом.

Я с трудом сглотнула. Мне не хотелось плакать, но в горле у меня стоял комок. Чтобы не разрыдаться, я впилась ногтями себе в бедро. И все же заговорила – короткими, отрывистыми фразами:

– Пожалуйста, не говори ничего. Просто послушай, что я скажу. Я должна кое-что тебе рассказать. Хотя мне этого не хочется. Мне все равно, что ты обо мне подумаешь. Но я знаю, что мой рассказ причинит тебе боль. Видит бог, я этого не хочу.

– О чем ты? – поинтересовался Маркус каким-то бесцветным голосом. Он присел на ступеньку лестницы рядом со мной, словно его больше не держали ноги. Наклонившись вперед, он уперся локтями в колени и пальцем стер с брюк воображаемое пятно. – Не уверен, что перенесу еще один удар. Ты, наверное, хочешь сказать, что уходишь от меня?

– Нет. Я вовсе не собираюсь от тебя уходить.

– Но ты несчастна.

– Вовсе нет. А может, и да. Хотя у меня нет для этого причин. Во всяком случае, это не твоя вина.

– Все женщины так говорят, – сказал Маркус и издал усталый смешок. Затем он выпрямился, словно собрался обнять меня одной рукой за плечи. Я склонилась к нему, и на короткий миг у меня промелькнула мысль, что, возможно, мне не нужно ничего ему рассказывать. От этого я ощутила огромное облегчение, и уже в самом деле хотела отказаться от своего намерения, но в последний момент взяла себя в руки.

– Пойдем на кухню, – сказала я, не смея взглянуть мужу в глаза. – Я сделаю нам по чашке чаю.

– Я вовсе не хочу чаю.

– Тогда выпьем вина.

– Лучше просто скажи мне, в чем дело.

Я долго готовилась, раздумывая, как лучше всего сказать то, что я собиралась сообщить Маркусу, но в решающий момент я растерялась. Слова, которые мы выбираем, бывают очень важны. Иногда они даже важнее, чем факты, которые они описывают.

– У меня была интрижка, – выдавила я, наконец. Фраза была плоской, невыразительной. Но в нашей ситуации она могла оказаться просто убийственной, смертельной, словно автоматная очередь.

Шли секунды. Маркус сидел неподвижно. Он молчал, но его губы едва заметно подрагивали.

– Я очень сожалею об этом, – добавила я.

– Была? – неуверенно поинтересовался Маркус. Под глазами у него резко обозначились мешки.

– Да, была. Все уже закончилось.

Муж принялся сосредоточенно покусывать нижнюю губу, словно хотел повредить ее. Через несколько секунд на ней в самом деле выступили капельки крови.

Внезапно Маркус резко встал.

– Посмотри на меня, – взмолилась я и протянула к мужу руку, но он отбросил ее и направился к выходу. Дойдя до двери и по-прежнему не глядя на меня, он спросил:

– С кем? Хотя нет, не говори мне. Нет, скажи. Нет, не надо.

С этими словами Маркус шагнул за порог и резко захлопнул за собой дверь.

Я кружил и кружил по улицам, пока наконец у меня не заболели ноги.

Вернувшись домой, я даже не стал пытаться лечь спать. Из-за того, что птицы начали петь совсем рано, уже в два часа ночи мне показалось, что наступает рассвет, и сонливость как рукой сняло. Я невольно пожалел пернатых, которых явно вводило в заблуждение уличное освещение. Усевшись за кухонный стол, я стал смотреть в окно, выходящее в сад. По крышам домов скользили тени облаков, подкрашенных в оранжевый цвет прячущимся где-то совсем близко за горизонтом солнцем. Ветви и листья деревьев колебал легкий ночной ветерок. Клумбы казались темными, словно озерца разлитой нефти.

Боль, вызванная признанием Тессы, оказалась настолько сильной и острой, что я просто не знал, что делать, и задыхался от нее. Я привык справляться с трудностями, но не в моих силах было обратить время вспять и предотвратить то, что случилось. Удар был слишком сильным, и я ничего не мог сделать, чтобы хоть как-то облегчить свое состояние, которое было невыносимым. В груди у меня бурлил гнев. Я испытывал сильнейшее желание закричать, избить кого-нибудь или, на худой конец, выместить свою ярость на каком-то неодушевленном предмете. Но я не мог сделать ни того, ни другого, ни третьего. Все, что я мог, – это просто сидеть на стуле за кухонным столом в нашем с Тессой доме. Потому что я любил мою жену.

В моей памяти стали всплывать эпизоды, связанные с ее отлучками. Ланч с некой приятельницей из бюро временного трудоустройства. Ее ужины с «подружками». Ситуации, когда, неожиданно вернувшись с работы, я не заставал ее дома. Значит ли это, что во всех этих случаях она проводила время с любовником? Интересно, а в те моменты, когда они с ним находились порознь, мечтала ли она о том, чтобы он был рядом с ней? Вспомнились мне и моменты, когда у Тессы был такой рассеянный и отсутствующий вид, словно она находилась не дома, а где-то совсем в другом месте, и случаи, когда я пытался склонить ее к сексу, но получал отказ. Я в таких случаях почему-то думал, что она стесняется своего тела после рождения Джоша. Но, оказывается, дело было совсем не в этом. Выходит, она была счастлива обнажаться только в его присутствии. И просто не хотела спать со мной.

Я не хотел знать, кто он, предпочитая оставаться в неведении по поводу того, как его зовут и как он выглядит. В какой-то момент мое воображение стало рисовать мне облик, но я усилием воли положил этому конец. Любую новую информацию, дополняющую ту, которая мне уже была известна, было бы крайне тяжело, или попросту невозможно, перенести. Все мои проблемы и неприятности на работе, весь страх и ненависть, которые я испытывал по отношению к Дэйву Джепсому, – все это было ничто в сравнении с той болью, которую причинило мне признание Тессы. Я даже выбросил из головы Дмитрия и его угрозы. Как только я начинал думать о неизвестном мужчине, с которым мне изменила моя жена, ревность принималась терзать меня так, что я просто не знал, что можно сделать, чтобы вытерпеть эти муки. Кроме того, в эти моменты я испытывал сильнейшее желание физической близости с женой, почти не уступающее по болезненности тем страданиям, которые причиняла мне ревность.