это с возрастом иногда проходит. Еще я помню, чей ты сын и надеюсь на хорошую наследственность, которая может проявиться и через поколение.

«Та тетка проверяет, говоришь ли ты правду. Будь осторожней».

Но артефакт против ментала при мне. Почему тогда Песец счел нужным меня предупредить?

«Это разве не ментальная магия?»

«Конкретно эта — нет. Проверять, говорят ли правду, можно разными способами. Но ты тяни время, говори побольше разной ерунды, надолго ее не хватит».

— У меня она сильно подпорчена посторонним вливанием. Дед так и говорил, что у меня дурная кровь.

— Есть немного, — согласилась Живетьева. — Но не настолько, чтобы ты перестал быть мне интересен.

— Это сейчас. А что будет, когда я вас разочарую? Понимаете, Арина Ивановна, я сейчас — глава Рода. Возможно, вам смешно это слышать, исходя из размера Рода и его значимости.

— Да, Илюша, это мне кажется забавным, — согласилась она с доброй улыбкой любящей бабушки. — Любой целитель моего рода более уважаем. И его возможности несоизмеримо выше твоих.

— Так ведь неизвестно, Арина Ивановна, получится ли из меня целитель.

— А алхимик получится? — развеселилась она. — Мальчик мой, ты не представляешь, насколько тебе будет сложно пробиться без рецептов, которые рода берегут как зеница ока.

— Дядя Олег поспособствовал тому, что у меня есть нужные рецепты.

— Одних рецептов мало…

— Княжеский алхимик сказал, что у меня хорошие способности к алхимии.

— Эвоно как, — удивилась она. — Неужто так сказал Рыжов?

Мне показалось, что все это она знала раньше и спрашивала лишь для того, чтобы убедиться, что я ничего не скрываю. Вот я и старательно лепил образ открытого дурачка, у которого все на виду.

— Он.

— Как тебя к нему занесло?

— Греков отвез. Он меня постоянно в чем-то подозревает, — пожаловался я. — Видно, из-за отца. Вот он, кстати, считает мою наследственность дурной. Вообще, эти раскопки из-за него в дурдом превратились. Представляете, я артефакт пробудил, археологи его даже исследовать не успели, а Греков его уже испортил.

— Ай-яй-яй, — покачала она головой. — Нехороший человек этот Греков.

— Согласен. От него хочется держаться подальше.

— Но не всегда получается, да? — она сладко улыбнулась. — Как вас угораздило попасть на эти раскопки?

Я сделал вид, что не решаюсь ей рассказать. Заминку она поняла правильно.

— Илюша, не бойся, я же говорила, ничего из того, что ты мне расскажешь, дальше не уйдет. И подруга моя, она ничего не расскажет.

«Подруга», которая вряд ли являлась таковой, явно чувствовала себя не слишком хорошо. Она побледнела и прикрыла глаза.

— Они нас шантажировали. Я зелья не только делаю, но и продаю. Вот Александр Павлович Шелагин и пообещал закрыть глаза на это, если мы с дядей займемся его раскопками, потому что у меня временами способности интуита пробуждаются. Но там ничего интересного не было, кроме того артефакта, о котором я вам говорил. Князь лично приезжал, проверил и решил законсервировать раскопки.

— И как князь тебе?

— От него веет силой, — припомнил я свои ощущения.

— А княжич?

— Он тоже сильный и прекрасно фехтует. Один раз предложил мне потренироваться вместе. Мне очень понравилось, — честно признал я.

— Хотел бы потренироваться с ним еще?

— Даже не знаю. От княжеской семьи в целом хочется держаться подальше, хотя тренировочный бой был очень хорош.

У компаньонки по виску покатились мелкие капельки пота, она зашипела сквозь стиснутые зубы и откинулась на спинку кресла, зажмурив глаза с такой силой, как будто прямо сейчас у нее перед глазами что-то взорвалось.

«Все, спеклась, — довольно сказал Песец. — Неси теперь, что хочешь».

— Что с вашей подругой? — проявил я озабоченность. — Может быть, вызвать кого-то надо?

— Обижаешь, Илюша. Лучшая целительница рядом с тобой сидит.

— Простите. Но вы на нее даже не посмотрели.

— Там не такое, чему целитель помочь может. За все отмерена своя плата, это то, чем приходится платить ей. Это ненадолго, если тебя беспокоит. Вскоре она придет в себя. Но вернемся к сути нашего разговора. Ты отказываешься идти к нам в род?

— Я не отказывался. Это нужно быть идиотом, чтобы такое сделать. Ваш род — один из сильнейших в Империи, если не самый сильный, — ответил я. — Но мне кажется, стань я специалистом в алхимии, вероятность того, что я окажусь вам ненужным, резко уменьшится. Талантливые алхимики всем нужны.

Она засмеялась чуть дребезжащим, совсем старушечьим смехом.

— А ты талантливый?

— Мне кажется, да. Мне нравится этим заниматься.

— А археологией не нравится?

Насколько я понял, сейчас она перешла к выяснению того, зачем мне монеты и строительный материал Древних. Знала ли она их реальную ценность? Вряд ли, иначе в свободной продаже остались бы только курсы по макияжу.

— Археология тоже очень интересна. Дядя Олег умеет увлечь, — признал я. — У меня теперь есть собственная коллекция монет Древних, я в нее постоянно вкладываюсь. Мне кажется, я даже уловил там некую закономерность.

После этого я немного понаглел и прочитал Живетьевой лекцию по предметам Древних, старательно копируя интонации Олега, потому что у него получалось рассказывать увлекательно, а мне хотелось съехать с опасной темы.

— Хорошо, хорошо, я поняла, — чуть разочарованно сказала Живетьева. — Вернемся к этому разговору попозже, через пару лет. Если твои успехи на ниве алхимии будут велики, то оплатит дальнейшее обучение наш род. Возможно, и твоего дядю возьмем, если уж он тебе так близок. И подумаем о том, чтобы взять вас боковой ветвью.

— Спасибо, Арина Ивановна.

— Я сказала: возможно, — она чуть построжела, но из образа «доброй бабушки» не выпала. — Но тогда вы оба должны доказать свою полезность для Живетьевых. Иди, я подумаю, какую задачу вам поставить.

Она махнула рукой как-то так, что я понял: Живетьева чувствует себя даже не княгиней, императрицей. Власть кружит ей голову, несмотря на то, что целительница пока еще осторожничает.

— Спасибо, Арина Ивановна. До свидания.

Из номера я вышел и сразу наткнулся взглядом на сопровождающего, который при моем появлении подошел, чтобы провести на выход. Шел я неторопливо, потому что параллельно слушал разговор Живетьевой с той особой, что определяла, вру я или нет. К концу нашего разговора ей стало полегче, но на вторую попытку она не рискнула.

— Что