Да не забудьте – теперь он именуется не Графский, а Пролетарский. Храни вас Господь, милая барышня. – Она перекрестила Аню и повторила: – Храни Господь.

* * *

За это утро Аня очень устала, изнервничалась и настолько изголодалась за дорогу, в которую не догадалась взять с собой еду, что идя длинным Литейным проспектом, разглядывала только витрины булочных, в которых красовались картонные караваи и связки баранок из крашеного дерева. Сглотнув слюну, Аня вспомнила, что старушка рассказала про недавно введённую карточную систему. В чём её суть, Аня до конца не разобралась, но уяснила, что купить хлеб можно только тогда, когда у тебя на руках будет заветная карточка с надписью: «Хлеб, 200 гр.»

– Кое-что, – растолковала ей ленинградка, – например, мороженое или ситро, можно купить без карточек. Ну, конечно, некоторых хозяек выручает рынок, если в доме остались вещи, которые можно продать или поменять.

После этого объяснения Аня поняла, почему в поезде было так много народу с мешками, набитыми картошкой, и баб с корзинками яиц. Все они ехали на рынок, с тем чтобы, выгодно сторговавшись, вернуться домой с обновой или деньгами, которых в деревне всегда не хватало.

«Какая я глупая, – укорила она себя. – Нет, чтобы сунуть в чемодан хоть десяток-другой картофельных клубешков. – Но вспомнив, что чемодан попал в руки вора, как ни была голодна, иронично улыбнулась: – И хорошо, что не положила. Было бы жалко пропажи!»

Самым интересным в городе Ане показались трамваи.

– Что, деревня, варежку разинула? В первый раз увидала? – необидно хихикнул лысоватый мужичок в обтёрханном картузе.

– В первый, – согласилась она, во все глаза глядя, как несколько симпатичных красных вагончиков лихо подкатывают к толпе людей, звонками разгоняя зазевавшихся пешеходов.

– То-то, то-то! – горделиво сказал мужичок. – Я и сам в первое время наглядеться не мог. А теперь запросто на них езжу. И ты научишься. Невелика хитрость. – Он ободряюще шлёпнул Анюту по плечу и, ухмыляясь во весь рот, вскочил на подножку, выкрикнув на ходу: – Слышь, гражданочка, а тебе куда?

– Мне недалеко, – сказала Аня и, увидев золотые купола белоснежного храма с надвратной иконой Владимирской Божией Матери, поняла, что пришла по назначению.

– Фон Гуков тебе? – переспросила пожилая женщина с трясущимися щеками свекольного цвета и переложила кошёлку в другую руку. – Нет у нас теперь «фонов». Все равны.

Аня и краснощёкая женщина стояли посреди небольшого двора в Пролетарском переулке и смотрели друг на друга: одна с вопросом, другая с вызовом.

Подумав, что, наверное, эта женщина любит командовать в семье, Аня склонила голову, не став приставать попусту:

– На «нет» и суда нет. Спрошу у других.

Видимо, женщине стало стыдно, потому что она снова переложила кошёлку и указательным пальцем ткнула в окна квартиры на втором этаже:

– Вон там Гуки жили. Только сейчас их там нет. Они давно съехали. И барыня, и барон, и сын ихний Сергей Александрович. Первое время после революции Анна Ивановна в дворницкой жила, а куда потом уехала, не знаю.

– Я слышала, что Александра Карловича убили на войне, – сказала Аня.

– Да нет. Живой он. Только одной руки нет.

– Руки нет?

Это сообщение так поразило Аню, что она непроизвольно сплела пальцы, как делала всегда, когда решала сложный вопрос.

– Точно так. Левой, – уточнила тётка. – А что тут удивительного? – спросила она, видя Анино замешательство. – На войне чего только не оторвёт. Вон мой дед с Русско-Японской без ноги вернулся. Зато грудь с Георгием. Да ты, девка, не переживай, гражданин Гук хоть и безрукий, да и немолод уже, а красавец каких мало.

Аня уже в третий раз слышала от посторонних про невероятную красоту барона и поняла, что ей было бы очень любопытно взглянуть на него собственными глазами.

– Квартира три, – подвела итог тётка, и Аня, поблагодарив, вошла в подъезд, размышляя о том, что новые хозяева, возможно, знают адрес фон Гуков.

Было видно, что лестница трёхэтажного дома в Графском, а ныне Пролетарском переулке, знавала лучшие времена. Ободранный камин внизу парадного подъезда ещё хранил фрагменты изразцов с лазоревым узором, а медные прутья решётки, придавленные отполированными ладонями перилами, затейливо изгибались, образуя причудливый орнамент, похожий на кружева.

На двери квартиры номер три, бывшей квартиры фон Гуков, о прежних хозяевах напоминала лишь медная табличка с затёртыми синей краской буквами. Скорее всего, новые жильцы не хотели видеть на своей двери чужую фамилию, а выгравировать свою они пока не удосужились.

«Я только спрошу, не знают ли они, куда съехали фон Гуки, и сразу же уйду», – решительно подбодрила себя Аня, но палец, нажавший кнопку звонка, всё же чуть дрогнул.

Открыли ей после третьего звонка.

Женщина средних лет, распахнувшая дверь, отличалась ростом и статью. Пышные волосы цвета меди, подстриженные по последней моде до подбородка, необыкновенно шли к её зелёным глазам и чуть вздёрнутому носу, покрытому мелкими веснушками. Аня с облегчением вздохнула. Вид хозяйки квартиры располагал к общению. Она уже разомкнула губы, чтоб поздороваться, но женщина опередила её слова.

С прищуром смерив Аню с ног до головы, она брезгливо поинтересовалась:

– Из деревни? Работу ищешь?

Тонкий, с истеричными нотками голос столь не вязался с ее внешностью, что Аня опешила.

Заминка пришлась кстати, потому что хозяйка квартиры, обернувшись к кому-то невидимому, по-французски сказала:

– Лёня, к нам на работу просится деревенская девка. По-моему, это то, что нам надо. Если окажется, что она неграмотная, я её найму.

Французский Аня знала слабовато. Алексей Ильич учил её лишь в объеме начальной школы, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы понять, что если она прикинется неграмотной, то получит работу и жильё. И ещё она подумала, что это Сам Господь протягивает ей руку помощи, поэтому, когда женщина спросила: «Умеешь ли ты читать?», – Аня промолчала в ответ.

– Из какой ты деревни? – продолжила допрос хозяйка.

– Из Дроновки, из-под Олунца.

– Дроновка! Какая прелесть! – брезгливо произнесла женщина и тоном уже решённой проблемы спросила: – Готовить умеешь? Документы есть?

На оба эти вопроса Аня уверенно сказала: «Да» и была впущена в квартиру, оказавшись лицом к лицу с высоким широкоплечим мужчиной с кудрявыми волосами, начавшими редеть надо лбом. Хотя с момента их встречи в Олунце прошло больше пяти лет, поэта Демьяна Кумачёва Аня узнала сразу. Она даже вспомнила, как товарищ Машкин, ведавший пайками, назвал его Леонидом Цветковым. Только тогда с поэтом приезжал сын Костя и другая жена. Кажется, он представил её певицей Лидией Петровной Саяновой.

– Как тебя зовут?

Раскатистый голос поэта звучал вяло и равнодушно. Он смотрел сквозь Аню так, словно она была стеклянная.

– Аня. Анна Найдёнова, – назвала она